Генотип шрифта
Без преувеличения можно сказать, что шрифтовой дизайн как процесс чем-то похож на генную инженерию, на построение организма от мельчайшей частицы до огромного и сложного целого. Микросистемы внутри макросистем. Сначала выстраивается закономерность на уровне общего стиля в одном начертании шрифта, потом устанавливается связь прямого и курсивного стилей, затем связи внутри семейства. Системы и закономерности встроены одна в другую, как в природе: от атома до молекулы, клетки, целого организма, вида и... до космоса, наконец.
Меня поражает подобная биоморфность шрифта. Именно в этой сложности причина того, что пока не создан генератор новых шрифтов. Закономерности внутри шрифтов, их парадигма и генотип бывают принципиально разными, и это удивительно, как и то, что невозможно измерить одной и той же логикой все шрифты. Те шрифтовые дизайнеры, которые выбирают путь разнообразия в своей работе (не культивацию одного стиля), знают это ощущение возникающее ещё на этапе замысла шрифта: всё начинается как будто заново, и с каждым новым проектом приходится искать новый путь.
Шрифты по природе своей очень различны: модульный шрифт, устроенный как конструктор из ограниченного количества типовых деталей, и, например, курсив французской антиквы разделяет пропасть. Да, конечно, разные века — разное мышление, логика, интуиция. Раньше один стиль постепенно сменял другой и практически никогда не возвращался снова, воспринимался с годами окончательно устаревшим (рустика, унциал, готика... далее разные стили наборных шрифтов). И только мы сегодня, в уникальных ХХ и ХХI веках, «после истории», иногда имеем смелость ходить походкой разных эпох, пытаемся вникнуть в логику дизайн-мышления многовековой давности, создавая реконструкции.
Геррит Ноордзей и Эдвард Катич нашли волшебный ключ к пониманию многих шрифтовых форм через логику инструмента. И, наверное, эти открытия и гипотезы принесли большое облегчение, ведь они позволили сказать: «Я понимаю, почему именно так!» Через пару веков после изобретения наборного шрифта и книгопечатания про «след пера» напрочь забыли, формы букв менялись достаточно отвлеченно, хотя и не вопреки логике пера; если смотреть на распределение контраста в буквах, то кардинальных изменений не произошло: чередование тонких и жирных штрихов в буквах уже сложилось и остаётся неизменным по сей день.
И тем не менее вопрос «почему так, а не иначе?» по-прежнему имеет ответ «так сложилось». Причины неизвестны. Вспомню книги Ноордзея и соглашусь: многие объяснения из истории шрифта и письма можно принять только с оговорками, что это предположение, и всё равно возникает много вопросов. В учебниках обычно встречаются простые объяснения, скорее всего (я надеюсь), приводимые для лучшего запоминания фактов, но не совсем убедительные сами по себе — смена одних рукописных почерков другими обычно имеет достаточно случайные или субъективные причины, и менее вероятны причины рациональные (забота о ёмкости шрифта, удобочитаемости и других параметрах — задачи более поздние).
Почему для греческих и кириллических писцов написание букв устава определённым установленным образом было важнее более удобного одинакового наклона пера при письме? И откуда у них была уверенность, что некоторые буквы должны быть узкими, написанными в иной логике, чем другие знаки?
Шрифтовая эволюция очень похожа на эволюцию в природе: можно предположить причину появления тех или иных форм, графем, предпочтений в области пропорций, но редко можно установить эту причину безоговорочно. Хотя письменность и шрифт — результат человеческой деятельности, развиваются они так же непредсказуемо и самостоятельно, как и природа.
Вероятно, сбои (как ошибки стиля, так и неожиданные мутации закономерностей) возникают в шрифтах с частотой не меньшей, что и мутации у живых организмов.
В Гельветике ножка буквы R с изгибом и маленькой ступнёй на
ней не вызывает у нас вопросов — «так надо», хотя, учитывая однородность, одинаковую простую форму, проходящую через весь алфавит в этом шрифте, кто-то нарисовал бы иной, более лаконичный изгиб. Думаю, в начале XXI века R у большинства дизайнеров получилась бы совсем другая! Наверное, есть логика времени, поколения, и она сильнее, чем логика одного автора. И в какой-то момент мы согласились, что без этой детали стиль существовать не может.
Иногда исключения прекрасны, и даже странно, что они не были подхвачены и не стали нормой. Взгляните, например, на прописную букву U ниже, так мягко и деликатно вписанную в ритм остальных прописных, близкую и прямым, и округлым буквам и одновременно несущую память о своём предке, букве V. Она, к слову, отвечает на вопрос, почему так распределён контраст в букве U. Но почему-то такая форма буквы не была отмечена вниманием и не стала распространённой. Загадка...
Эту форму вспомнят (или заново придумают) во второй половине ХХ века, она появится в динамичных алфавитах Тома Пёркинса, в ряду букв, обладающих удивительно изящной пластикой.
Многие случайные решения, ставшие нормой, мы просто не замечаем. Нет идеальных шрифтов, и некоторые промахи со временем канонизируются. Многие любопытные формы стали маркерами самых разнообразных стилей. Но как быстро случайности переходят в разряд необходимых деталей для последователей стиля? Как скоро баг становится фичей? Наверное, надо рассматривать шрифты примерно 50-летней давности, ведь они уже настоялись, и их стили перешли из подвижного формирующегося состояния в застывшую форму,
Сегодня мы увлечены автоматизацией, можем максимально контролировать одинаковость деталей шрифта (копирование, клонирование, композиты и прочее, а потом и хинтовка). Будем ли мы специально добавлять «случайности» в основной рисунок шрифта? И если да, то как сделать «сбой» органичным, не примитивным и не слишком предсказуемым? Генератор случайных чисел точно не даст хорошего результата. Всё-таки, как бы мы ни хотели выглядеть хозяевами ситуации, шрифт в масштабе истории его развития — достаточно дикорастущий организм, хотя и приручённый. Причины поворотов в развитии шрифта вряд ли могут быть точно доказаны.
Для себя, внутри своей «лаборатории генной инженерии», я разделяю шрифты по способу их появления на две условные категории — «природные» и «синтезированные» (конечно, это не термины, а только мои условные названия). Природные шрифты выросли самостоятельно в ходе истории, внутри устоявшихся форм их знаков есть интуитивная вариативность (она сравнима с разнообразием формы листьев на кроне одного дерева). Это Гарамон, Баскервиль, шрифты Гауди и огромное количество других — все они прорастали из семян предыдущих шрифтовых «деревьев». В эту же группу я отношу исторические revivals, поскольку их создатели представляют во всех подробностях генеалогию шрифтов и стараются воссоздать их максимально правдоподобно. Синтезированные шрифты — плод дизайнерской радости от обнаружения какой-нибудь закономерности, модуля или первоэлемента в алфавите. В таких шрифтах часто смакуется графическое единообразие в формах знаков.
Почти вся голландская современная школа шрифтового дизайна основана на восприятии следа пера как первоисточника формы всех букв в алфавите. Понимание этого произошло благодаря поискам и размышлениям английского художника Эдварда Джонстона, который проанализировал рукописные стили прошлого. Об этом скрытом, неочевидном модуле (следе пера, the stroke) и пишет Геррит Ноордзей в книге The Stroke: Theory of Writing и сборнике Letterletter. След пера — формообразующий модуль, первооснова формы. Конечно, такой модуль намного сложнее и содержательнее, чем модуль, например, в минималистическом шрифте-конструкторе первой трети ХХ века, и любопытно, что и конструктивисты, и каллиграфы, одновременно двигаясь совершенно различными путями, занимались поиском закономерности в алфавите.
Интересно, что попытки разобрать шрифт на однотипные повторяющиеся элементы предпринимались несколько веков назад, но эти шрифты имели достаточно узкую сферу применения. Например, Фред Смайерс и Эрик Киндел в своём исследовании показывают, что трафаретные шрифты для создания литургических книг большого формата были высокого качества, прекрасно продуманы и с точки зрения графики, и с точки зрения технологии печати. Но вот повлияли ли идеи создателей трафаретных шрифтов на пуансонистов, которые резали обычные наборные шрифты, — это вопрос.
В XIX и начале XX века неоднократно пробовали унифицировать буквы и разделить их на несколько базовых составных элементов:
Если говорить о закономерности, единстве в шрифтах, в которых есть и латиница, и кириллица или любое другое сочетание разных письменностей, стоит различать внешнее сходство и стилистическое или семантическое единство. Графическое единство и единство образа в одном шрифте — явления близкие, но не совсем равнозначные.
Среди типографов распространена мечта — сделать идентичными, неотличимыми полосы набора одного и того же текста на разных языках (будь то переводное издание, повторяющее дизайн оригинального, или изначально многоязычное издание). Но шрифт сопротивляется этому, ведь в разных языках и письменностях разная частотность букв или форм. Графическое сходство разных письменностей в шрифте, доведенное до неразличимости, имеет оборотную сторону: в жертву приносится естественность той письменности, которую заставили мимикрировать под исходную. В каждой культуре и письменности есть своя пластика форм и история их развития, индивидуальность и цельность, и их суверенитет в шрифтовом дизайне стараются не нарушать.
Иногда прямое заимствование формы буквы из одного алфавита в другой приводит к несоответствию по части экспрессии. Совсем упрощённый пример: в латинице g может быть текстовой графемой в гротеске, а в кириллице (если скопировать эту форму для буквы д) — акцидентной; в таком случае внутри шрифтовой гарнитуры неизбежно появляется дисбаланс. При выборе между одинаковым образом и одинаковым внешним видом обычно предпочитают образ.
Стилистическое единство (или назовём его историческим) нужно там, где шрифт эмоционально окрашивает текст и этот текст должен сохранять одну и ту же интонацию на всех языках. Для стилистического единства иногда приходится жертвовать единообразием форм.
На мой взгляд, заметнее всего расходится графика разных алфавитов в старых гротесках. По воле традиции (не такой уж многолетней) латиница в этих гротесках, как правило, прямолинейно проста, а кириллица следует за ней, но некоторые знаки, не получившие такой же огранки и простоты в формах (особенно К, Ж, Я), неожиданно витиеваты и сильно меняют узор текста.
Ещё одна возможная дилемма — вопрос «перевода». Например, насколько уместно кириллицу сделать готической или латинские буквы заставить извиваться, как куфическое письмо? Чаще всего шрифты на основе исторических почерков (к примеру полуустав, текстура, канчеляреска, вязь) переводят в другую письменность подражательно. В истории латиницы не было полуустава, а в кириллице не было разнообразной готики тогда, когда это было естественным витком эволюции, и так далее. В этом случае приходится насильственным образом подстраивать их под чужую графику.
Что касается антикв, то после Петровской реформы у кириллицы появляется свой опыт, своя история, и на неё можно опираться в процессе работы, хоть и не полностью, а частично, с оговорками. Тут возникает другой дисбаланс: российские текстовые гарнитуры XVIII века (из-за некоторых графем сегодня они кажутся чуть ли не акцидентными) сложно объединить в один шрифт с латинской текстовой антиквой, они оказываются неравны по экспрессии. Так что же делать? Какой шрифт — ровня петровскому и его потомкам? Очевидно, какой-то акцидентный. А для текстовых приходится искать новые решения (один из таких проектов — шрифт Kis Владимира Ефимова).
Шрифты начала и середины ХХ века, стремившиеся к чистой геометрии и свободе, уже стали культурным слоем, а все закономерности и случайности их форм — историей, готовой парадигмой, сильное отступление от которой выглядит как ошибка и нарушение естественного характера шрифта. Иногда бывает очень досадно, что тот или иной шрифтовой стиль диктует форму буквы, но я не чувствую права нарушить закономерность, несмотря на собственные вкусовые предпочтения. Бывает, мы пытаемся вмешаться в генотипы разных шрифтов, но наша воля актуальна лишь до определённой степени.
Создание новой гарнитуры внутри уже существующей классификационной группы (к примеру, в стиле классицистической антиквы) схоже с селекцией растений или выведением новой породы домашних животных. Взяв за основу какое-либо свойство оригинала, мы стараемся развить его (в декоративных или практических целях) и сделать устойчивым, убедительным и жизнеспособным, сохранив новый сорт в рамках своего вида.
Думаю, шрифт, будучи строительным материалом в типографике, должен быть однозначным в своём образе, крепким и цельным. Так, в строительстве кирпич должен быть качественно обожжён и не должен крошиться, цемент важно правильно замешать, а брус — просушить. Эклектика разрушает шрифт. Пусть типографика стилистически варьируется в разные годы и десятилетия, но шрифт должен быть максимально последователен и верен внутренней логике.