Письменность
и её графический язык
аглавие этой статьи родилось из размышлений Олега Мацуева о непростой ситуации, в которой сегодня оказалась кириллица. Есть ли у неё уникальный графический язык? Какой он? Где его искать? И почему его существование вызывает сомнение?
Отправная точка
Начать распутывать этот узел тем не менее стоит с другого вопроса : на основе какой письменности искать пластику? Если взглянуть на подборку шрифтов в книге издательства «Шрифт» «Путеводитель по кириллице», в 23 случаях из 50 кириллица была разработана как дополнение к латинице, но шрифтов, в которых формы и ритмы обусловлены латиницей, — минимум две трети.
Знаем ли мы, что такое кириллица и как с ней работать? Попробуйте задать вопрос : «Что такое кириллица?» Кто-то может вспомнить буквы, которые он когда‑то видел в церкви. «Гражданская азбука», — скажут те, кто немного интересовался историей шрифта, но это лишь одна из форм кириллицы. А чем мы писали в школе? Курсивом. Это тоже кириллица. Кириллица невероятно разнообразна и по количеству языков, которым она служит, и по богатству исторических форм и стилей. Это и беглая выразительная скоропись, и торжественные почерки литургических книг, и плетённые вязью заголовки, и затейливые формы эпохи модерна, и палочные шрифты революции, и искусные титульные листы советских художников книги, и эксперименты современных каллиграфов.
Несмотря на всё это многообразие, создаётся впечатление, что образ кириллицы сегодня формируют не творческий поиск и критическое осмысление опыта, а идея «единственно верного пути ». Описать этот универсальный рецепт несложно: берём латиницу, копируем из неё ключевые знаки, которые задают ритм и образ шрифта (А, В, Е, К, М, Н, О, Р, С, Т, Х ; а, е, о, р, с, у, х), остальное выводим по известным формулам, учитывая стилевые особенности, пробуем разные конструкции там, где они возможны. Это нисколько не умаляет ни сложность такой работы, ни мастерство, которое для неё необходимо.
Но как бы мастерски ни была сделана локализация, ощущение вторичности никуда не уходит, а творческая энергия запутывается в ветвях буквы к. Оптическими компенсациями и накопленным опытом мы добиваемся того, что европейское платье сидит на кириллице весьма убедительно. Кажется, что мы почти забыли о том, что можно работать иначе — работать с пластикой кириллицы и находить свойственные ей ритмы. И всё же среди множества кириллических событий и проектов иногда кто‑нибудь да и пройдёт по нехоженой дорожке. Эти случаи стоят пристального внимания.
Basileus
В 2004 году Вера Евстафьева на курсе Type & Media решила взять за отправную точку не одну письменность, а три. Распространённая практика такова : берётся исторический почерк, и к нему придумываются формы для других письменностей, как если бы они там и были. Вера соединила три источника из допетровской кириллицы, латиницы и гречицы неожиданным способом — на основе похожего ритмического рисунка, несмотря на то что они относятся к разным эпохам и культурам. Значимость этого проекта в том, что три письменности в нём взаимодействуют на равных. В стороне от магистрали появилась новая тропинка.
Gamos
Шрифт Юлии Барановой Gamos был начат в 2015 году с каллиграфических экспериментов. Она перенесла пластику греческих надписей в кириллицу. Ритм шрифта задан треугольными формами и характерными пересечениями вертикалей и горизонталей. Этих элементов довольно много в кириллице, но очень мало в латинице. В результате красавица и чудовище поменялись местами — неудобной и странной оказалась латиница : последовательность и идеальные пропорции внезапно стали её слабым местом.
Союз-гротеск и техническая эстетика
В 1962 году вышел первый номер журнала «Техническая эстетика». Логотип и типографика были вдохновлены распространёнными на Западе в то время сконструированными гротесками. Курсивные формы довольно органично встали в «первую кириллическую версию», как можно было бы назвать этот логотип. Кириллица здесь не противоречит латинице — она держится на тех же арках, которые легко пишутся и создают крепкий ритм.
В 2017 году тот же принцип использовал Роман Горницкий в шрифте Soyuz Grotesk, но пошёл ещё дальше : единый ритм позволил ему также и латиницу подтолкнуть навстречу кириллице, усложнив её ритм непривычными конструкциями, местами лишив её выносных элементов и превратив в юникейс.
Особенность этого проекта в том, что явно неконвенциональное решение крепко обосновалось в современной типографике и немного изменило наши представления о возможном в кириллице. Представления не о том, что можно или нельзя, а о доступном графическом арсенале.
Alverata
В латинице за многие века сложилась очень ясная ритмическая система — точный баланс круга, треугольника и квадрата. Всё в ней родственно друг другу. Кириллица же вмещает в себя много сложных и порой противоречивых форм, с ритмом которых трудно совладать.
Герард Унгер в своём путешествии в историю романских надписей нашёл латиницу, которая устроена не менее сложно. Поняв её, он смог сформулировать концептуальную основу для ненасильственного объединения разных письменностей.
Идея составного алфавита, похоже, уникальный подарок для нас, возможность, которую нам ещё предстоит понять. Кириллические знаки, действительно, легко разбить на несколько групп, каждая из которых устроена по своей собственной логике. И эту разность совсем не обязательно прятать, можно использовать её открыто, как принцип.
«Как только я овладел средневековыми формами и понял, как они работают, я посмотрел на кириллицу и подумал : то же самое, просто ещё один составной алфавит, как и шрифты романского периода. Как интересно! Отдельные буквы, которые имеют круглую форму в латинице, в кириллице угловаты, в кириллице есть перевёрнутая R — средневековые гравёры по камню довольно часто прибегали к зеркальному отражению. Когда я начал смотреть на кириллицу средневековыми глазами, я смог её нарисовать».
Greta Sans Cyrillic и Greta Arabic
Greta Sans — шрифтовая система с большим количеством градаций по ширине и насыщенности. Кириллическая Greta Sans разрабатывалась в интернациональном сообществе в Гааге — бок о бок с дизайнером арабской Греты Кристианом Саркисом.
Частые обсуждения проблем и находок давали возможность взглянуть на кириллицу глазами человека из другой культуры в рамках одного шрифта. Пластика, которая сложилась в латинице, переводилась на два разных языка. И в этом переводе сильно ощущалась разница : Кристиан свободно обращался к историческим рукописям. В кириллице же опорой были в основном оковы свода правил, которые остались после сложностей девяностых, хотя кириллическая рукописная традиция не менее интересна и богата, чем арабская. Почему же нельзя было сделать такой же шаг и обратиться к рукописям?
Доминанта
Этот вопрос не такой простой, каким может показаться на первый взгляд, но ответ на него может много дать для понимания ситуации, в которой находится современная кириллица. Если смотреть на эту ситуацию беспристрастно, то можно заметить хорошо знакомые каждому механизмы соскальзывания внимания. Чтобы достичь нужного уровня беспристрастности, воспользуемся идеей русского физиолога начала xx века Алексея Ухтомского :
Доминанта, или главенствующий центр возбуждения нервной системы, использует другие, менее сформированные процессы для усиления собственного импульса. Чем ближе к доминанте, тем сложнее не сыграть по её правилам. Этот принцип лежит в основе всей деятельности человека.
Где же пролегают границы доминанты в процессе разработки кириллицы? Давайте посмотрим на взаимоотношения арабицы и кириллицы с латиницей в культурном пространстве и пространстве типографики. Где на этом ландшафте есть общие точки напряжения, а где мы расходимся?
Для того чтобы начать свободно экспериментировать с формами и ритмами кириллицы, нужно поставить под вопрос общепринятые практики и решиться сделать иначе. Подобная проблема встала перед Кристианом, когда он разрабатывал Greta Arabic. Инаковость заключалась в том, что основой дизайна стали пластичные поздние книжные почерки. Общепринятой же была стратегия опираться на ранний тип арабского письма, что гораздо проще при проектировании.
К тому же на упрощённую конструкцию наращивался латинский тип распределения контраста. Идентичность письменности при этом совершенно терялась — не только кириллице пытались пошить западное платье.
Тем не менее Кристиан спроектировал шрифт с естественным для арабского письма контрастом, разработав при этом систему узких, широких и жирных начертаний.
Ранее таким трансформациям подвергались только шрифты на основе геометрических, использовавшихся в архитектуре почерков. В дизайне арабской Греты Кристиан не пошёл по проторённой дорожке, несмотря на сомнения и дискомфорт, которые вызывает шаг в неизвестное.
Спустя несколько лет Кристиан Саркис и Лара Кэптен сформулировали свою позицию в манифесте :
Мы требуем того, что может показаться очевидным, — так оно и есть. Нет ничего инновационного в том, чтобы сначала понять письменность и только потом разрабатывать шрифт. В арабской письменности, однако, несмотря на всеобщую уверенность в обратном, этот мост ещё не построен. За 500 лет существования арабского шрифта мы наблюдали постепенный эстетический упадок, сильную деформацию знаков по западным образцам, привнесённую из латиницы механистичность, утрату технического мастерства и умения работать с формой, которые были свойственны письменности.
Создаётся впечатление, что прилагательное «арабская» можно заменить на «кириллическая » и прийти к похожим выводам.
В отличие от кириллицы, у арабской письменности есть одно важное преимущество — независимость от латиницы. Ни один знак или элемент невозможно скопировать.
«Знаки арабской и латинской письменности сложно сравнивать, они отличаются практически во всех аспектах : угла наклона пера, направление штрихов, толщина линий, изменение скорости нарастания контраста и различные способы его создавать ».
Возможно, что именно эта топологическая разница и позволила Кристиану не сползать в «игру под дудочку », а свободно плести свою мелодию в дизайне шрифта. Возможно, что именно близость к доминанте в кириллице не позволяет нам пользоваться всеми теми сокровищами, которые наша культура бережно хранит у себя в закромах.
Нельзя просто отбросить уже сложившиеся практики — они есть в теле кириллицы и действуют в нём помимо нашего желания. Но можно, удерживая внимание на них, стараться мягко пройти по касательной и попробовать нащупать почву для альтернативной доминанты. В конечном итоге любая сложившаяся ситуация меняется, и вполне возможно осознанно взять новое плато, если не бороться со старым, аккуратно пройти по его краю. Чтобы не соскользнуть к центру и не упасть с краю, нам нужна крепкая путеводная нить — та самая, которая связывает письмо и типографику с давних пор. Давайте посмотрим, как в конце XIX века в Англии, при полном отсутствии этой связи, такую нить нащупал Уильям Моррис. И как за неё ухватились голландские дизайнеры шрифта в конце XX века.
О связи каллиграфии и типографики
В 1888 году в Лондоне открылась первая выставка Движения искусств и ремёсел. Технологии (электричество и фотография) подарили новые возможности. Эмери Уокер читал лекцию и показывал с помощью проектора увеличенные фрагменты инкунабул и итальянских рукописей XV века. Люди никогда раньше не видели шрифт и каллиграфию в столь крупном размере. Когда на экране появилась каллиграфия Арриги, аудитория начала аплодировать. Помимо очевидных формальных соответствий между шрифтом и письмом (таких, как распределение контраста, обусловленное ширококонечным пером) он говорил о том, что есть и своего рода общая творческая энергия, из которой рождается форма.
В тот же вечер по дороге домой Уильям Моррис и Эмери Уокер решили создать типографию — Kelmscott press. Но хорошо известной нам сегодня английской школы каллиграфии тогда ещё не существовало. Эдварду Джонстону было шестнадцать лет, и лишь десять лет спустя он пришёл со своими пробами пера в Центральную школу искусств и ремёсел. Там юного Джонстона встретил единомышленник Морриса, Уильям Летаби, и увидел в нём человека, который сможет возродить каллиграфию. После целого года изучения и копирования рукописей в Британском музее, осенью 1899 года, Джонстон начал преподавать и вместе со студентами возрождать утерянную традицию письма ширококонечным пером. В 1906-м он описал свой метод в книге Writing & Illuminating, & Lettering. Эта книга стала путеводной звездой для Геррита Ноордзея и во многом повлияла на его практику, теорию письма и программу обучения в Королевской академии искусств в Гааге. Тот минускул, который сегодня изучают студенты со всего мира на курсе Type & Media, восходит к базовому письму Джонстона, а через Джонстона — к почерку псалтыри X века, который он переосмыслил, переработал и перенёс в современный ему контекст .
В латинице нет принципиальной разницы в конструкции букв в рукописях X или XIV века и в современном наборном шрифте. Написанный ширококонечным пером текст легко трансформируется в шрифт. Птичье перо долгое время использовалось и в Европе, и на Руси, поэтому формы латиницы и кириллицы складывались в согласии с движениями руки, с устройством человеческого тела и восприятием глаза.
Но в кириллице между современными конструкциями букв и многовековой рукописной традицией стоит петровская реформа. Попытки написать современные текстовые формы гражданской азбуки ширококонечным пером причиняют боль и руке, и глазу. Если же обратиться к допетровским формам, письмо ширококонечным инструментом струится легко и бегло, как чистый ручей. Но эти родные формы кажутся нам сегодня намного более странными и архаичными, чем римские монументальные надписи или рукописи эпохи Возрождения.
Кириллица и письмо сегодня
Сейчас в России нам не нужно ждать каллиграфического мессию. За последние 10 – 12 лет у нас сложилась очень яркая, живая школа каллиграфии, и даже не одна, а великое множество групп, школ, курсов и энтузиастов разного уровня и с разными намерениями. В этом первородном океане можно выделить три важных для шрифтового дизайна острова : итальянский курсив в школе Евгения Добровинского, изучение и возрождение допетровских почерков каллиграфами Петербурга, Москвы и Нижнего Новгорода, а также соединение практики письма и проектирования шрифта в шрифтовой мастерской Александра Тарбеева.
Курсив в школе Добровинского
В кириллице курсивные формы всегда находились в тени и считались дополнительными к прямым конструкциям. Тем не менее у них есть одно важное преимущество — они легко пишутся и создают естественный ритм. В школе Добровинского эти формы исследовались, осмыслялись и шлифовались в письме в течение 12 лет. Вдумайтесь в эту цифру! Вопросом, могут ли курсивные формы применяться для длительного чтения, задавались многие дизайнеры шрифта. По факту в России их чаще всего используют лишь на вторых ролях, но опыт Болгарии показывает, что они могут органично работать и как основные.
Русское письмо
Ещё одним интересным событием, гораздо более тихим, но сопоставимым с заново открытой Джонстоном средневековой традицией, стала выставка «Русское письмо » и всё, что ей предшествовало .
Небольшому кругу каллиграфов-энтузиастов удалось воскресить допетровские почерки, поместив их в современность вместе со всеми их самобытными формами и ритмами. Часто бывает так, что эти формы тянут за собой шлейф не всегда уместных ассоциаций. Но стоит прислушаться к совету Броуди Ноеншвандера и попытаться не повторять исторические практики, а переосмысливать их, изменяя контраст, используя другие инструменты и материалы, меняя масштаб, сообщение, аудиторию и любые другие параметры. Афиша для этой выставки и лист Егора Головырина — хорошие примеры того, как допетровские формы могут выглядеть свободно и современно, а не религиозно и архаично.
Допетровские формы в шрифтовом контексте
Несмотря на множество интересных каллиграфических экспериментов, логотипов и композиций с допетровской кириллицей, — шрифтов, где русская традиция письма была бы переосмыслена точно и чутко, но при этом смело и современно, почти нет. Первой ласточкой был шрифт Епифаний Олега Мацуева, опубликованный в 2007 году, — скорописные формы с низким контрастом.
В 2018 году Марина Марьина создала проект шрифта Новгород. Буквы, вдохновлённые маленькими оконцами на больших объёмах белокаменных храмов Новгорода, при внимательном взгляде напоминают скорее авангардные композиции. Хотя по духу прообраз угадывается — при всей свободе Марина собирает свою графику очень тонко, стараясь ухватить образ как он есть.
Методологически этот шрифт основан на составном письме — этот принцип формообразования год назад увидели и описали Олег Мацуев и Мария Скопина. Их открытие даёт нам новый инструмент, в котором есть и каллиграфический штрих, и возможность конструировать форму. Такой мостик между письмом и проектированием шрифта открывает простор для экспериментов. И это не просто свобода в работе с формой, а органичный именно для нашей традиции письма метод. Сам факт того, что подобные открытия возможны, говорит о том, как мало мы знаем о кириллице вообще.
Если отбросить готовые рецепты и начать экспериментировать, на что же можно опереться? «Ритм управляет формированием слова», — написал в середине 60‑х Геррит Ноордзей на металлических скрижалях для студентов, которые были найдены и опубликованы в книге Gerrit’s Early Models (The Hague, 2013).
Первая ласточка, вылетевшая из мастерской Александра Тарбеева в Королевскую академию художеств в Гааге, повлекла за собой целое движение русских шрифтовиков, которые регулярно уезжают теперь учиться в Голландию. Это, конечно, сильно повлияло на то, чем теперь является кириллическое пространство шрифтового дизайна.
Статья «Арабское письмо как шрифт: манифест» Лары Кэптен и Кристиана Саркиса.
Из статьи «Влияния Greta Text Arabic» Кристиана Саркиса.
Первая экспозиция произошла в 2017 году, но процессы, её сформировавшие, происходили больше десяти лет. Почерки внимательно исследовались, их разбирали на части, преподавали, за это время выросли новые поколения каллиграфов.
Если отбросить готовые рецепты и начать экспериментировать, на что же можно опереться? «Ритм управляет формированием слова», — написал в середине 60‑х Геррит Ноордзей на металлических скрижалях для студентов, которые были найдены и опубликованы в книге Gerrit’s Early Models (The Hague, 2013).
Первая ласточка, вылетевшая из мастерской Александра Тарбеева в Королевскую академию художеств в Гааге повлекла за собой целое движение русских шрифтовиков, которые регулярно уезжают теперь учиться в Голландию. Это, конечно, сильно повлияло на то, чем теперь является кириллическое пространство шрифтового дизайна.
Первая ласточка, вылетевшая из мастерской Александра Тарбеева в Королевскую академию художеств в Гааге повлекла за собой целое движение русских шрифтовиков, которые регулярно уезжают теперь учиться в Голландию. Это, конечно, сильно повлияло на то, чем теперь является кириллическое пространство шрифтового дизайна.
Первая ласточка, вылетевшая из мастерской Александра Тарбеева в Королевскую академию художеств в Гааге, повлекла за собой целое движение русских шрифтовиков, которые регулярно уезжают теперь учиться в Нидерланды. Это, конечно, сильно повлияло на то, чем теперь является кириллическое пространство шрифтового дизайна.