22 января 2022 года исполнилось бы 80 лет типографу, шрифтовому и графическому дизайнеру Герарду Унгеру. Из всех типографов старшего поколения, успешно преодолевших рубеж веков, Унгер, возможно, был самым открытым к экспериментам и способным действительно, а не из вежливости, допускать существование альтернативных точек зрения как в дизайне, так и в науке. В консервативной, зачастую переоценивающей традиции профессиональной среде это жизненно необходимое качество — и для развития шрифтового дизайна, и для передачи знаний следующим поколениям. Лейденская речь Герарда Унгера (16 марта 2007 года он вступил в должность профессора в университете) была опубликована в Амстердаме в виде брошюры на английском и нидерландском. В память о любимом дизайнере и исследователе мы перевели выступление профессора на русский язык и снабдили редкими, но необходимыми примечаниями. — Редакция
Речь типографа Герарда Унгера на организованной Фондом имени П. А. Тиле церемонии вступления в должность профессора типографики в Лейденском университете 16 марта 2007 года
Среди всех бед земных
одно мученье прочих горше:
кто чтение постиг,
читать не бросит больше. Кос Верстиг
Типографика — замечательное, испытанное средство сохранения взглядов и идей для их дальнейшего распространения по миру. Однако в качестве науки типографика — нечто большее, чем просто техническое средство, а как профессия — чем чисто прикладное занятие. По крайней мере для меня это так. Будучи типографом и дизайнером шрифта, я постоянно думаю о читателях. Авторы, разумеется, тоже важны — дизайнер представляет их интересы, но в равной степени он призван представлять интересы читателей. Ведь типографика — ещё и социальный инструмент. Добиться того, чтобы за чтение взялись люди, сейчас не читающие, помогать читателям получать доступ к самым разным знаниям и мнениям, самостоятельно принимать решения и вырабатывать собственные взгляды — для меня это вызов.
Свобода слова невозможна без свободного доступа читателей к знаниям и мнениям. В Нидерландах всякий человек вправе выражать, публиковать и распространять любые взгляды или мнения (с учётом ряда минимальных ограничений; незаконно, скажем, оскорблять королеву). Больше того, люди самостоятельно решают, что читать. Но во многих частях мира такой выбор не является данностью.
Чтение относится к числу наших базовых навыков, и в обозримом будущем его статус едва ли изменится. Должно быть, осознание этого побудило ЮНИСЕФ распространить в 2005 году рекламу с фотографией десятилетней Шамилы из Афганистана. Снимок сопровождают её слова: «Больше меня никто не обманет, потому что теперь я умею читать. К счастью, я хожу в школу, в отличие от многих других девочек». Чтение дало ей возможность выносить самостоятельные суждения, и чтобы добиться того же, многим девочкам ещё предстоит отправиться в школу. Чтение — благо.
По-видимому, концепция этой кампании неразрывно связана с более ранним представлением о чтении, которое активно продвигалось — среди прочих социалистами — во второй половине XIX и первой половине XX столетия. Чтение способствует подъёму рабочего класса: помогает рабочим быть социально мобильными, даёт им достаток, укрепляет критический настрой, несёт культуру в массы и т. д. Ради такой помощи создавались издательства, сфокусированные на качественных книгах по разумным ценам. Созданная в 1905 году «Всемирная библиотека» (Wereldbibliotheek) стала голландским аналогом английской «Библиотеки для каждого человека» (Everyman’s Library), преданной идее не только издавать первоклассные тексты, но и первоклассно их оформлять. Подобные инициативы шли рука об руку с продолжавшейся механизацией полиграфической промышленности, что облегчало выпуск печатной продукции всё более крупными тиражами по снижающимся расценкам.
Голландская газета «Народ» (Het Volk) начала выходить в 1900 году, продолжив существовать в качестве «Свободного народа» (Het Vrije Volk) с 1945-го. Именно её мы читаем дома. Не секрет, что во время Второй мировой газетам — социалистическим и не только — затыкали рот, что меняло отношение к чтению: оно становилось запретным, даже опасным для жизни. Запуск собственной газеты или издательства позволяет открыть читателям доступ к информации, которую вы считаете для них подходящей в противовес публикациям, предлагающим нежелательное чтиво. Католическая церковь давно поняла этот принцип, почему и составила Index Librorum Prohibitorum — «Список запрещённых книг». Первый такой список был опубликован в 1529 году в Нидерландах в рамках Реформации. Список использовался до 1966 года, хотя и сегодня читательский выбор в той или иной степени ограничен во многих странах.
Несомненно, усилия, направленные на популяризацию чтения и государственного образования, повысили уровень знаний среди населения, что, в свою очередь, стало базой для развития у людей самостоятельных взглядов. Это заметно улучшило жизнь многих: повысился уровень образования и благосостояния, выросла занятость. Но немало организаций, занимающихся продвижением чтения, вместе с тем пытались отстаивать свои политические или религиозные убеждения. И хотя развитие у читающих собственных взглядов и мнений не всегда было целью таких организаций, как только люди получают возможность читать, сравнивать то, что читают, и выбирать, они неизбежно начинают думать самостоятельно. Рано или поздно образованные люди вырабатывают свои суждения и свежий взгляд на проблемы, а порой и пересматривают своё отношение к организациям, пробудившим в них тягу к чтению.
После 1945 года много усилий было вложено в строительство нового общества, в том числе и в достойное образование для всех категорий граждан, в свободную, честную прессу. Результатом стал высокий уровень благосостояния во многих западных странах — по крайней мере в материальном плане. Но с точки зрения духовности ситуация кажется не столь благополучной, потому что социальная сплочённость — как в последние годы — всё чаще оказывалась под давлением. Более того, некоторым социальным группам становится труднее достигать успеха, и, похоже, всё больше людей утрачивают интерес к чтению, испытывая трудности с выражением связных суждений.
Так как же в конечном счёте представлять тексты тем, кто в них нуждается и действительно может использовать их? Как приобщить к чтению тех, кто не вырос в читающей семье и кому школа дала немногое? Может казаться, что в этих вопросах авторы и типографы совершенно бессильны. Существует только одно решение — представить «нечитателям» всю широту и разнообразие взглядов и мнений. Поможет ли в этом интернет? Кто не читает (или не может читать) бумажные документы, скорее всего, не станет читать и с экрана. Да и те, кто часто пользуется интернетом, как правило, делают это с целью найти единомышленников. Но если тексты, изображения и звуки не способны донести весь спектр информации до людей, возможно, только личное общение способно помочь делу. Хотя занятость и улучшение материальных и социальных условий имеют, без сомнений, принципиальное значение, то же следует сказать и о широкой доступности, а также разнообразии мнений в обществе.
Не раз я сталкивался с возражением, будто дизайн не относится к числу основных жизненных потребностей. В основе такого довода лежит уверенность, что значение имеет только содержание, а не то, как оно доносится до читателей. Разумеется, я с этим категорически не согласен: хорошая, сбалансированная, идейная типографика сегодня ещё важнее, чем прежде. Равнодушие не победить равнодушием.
Хочется надеяться, что Шамила с обложки журнала действительно достигнет своих целей. Пусть и другие девочки из её страны начнут посещать школу и научатся читать достаточно хорошо, чтобы самостоятельно делать выбор.
Один из моих преподавателей в амстердамской Школе искусств и ремёсел (Kunstnijverheidsschool), Тео Курпершук, предложил мне, тогда ещё первокурснику, научиться работать на монотипе. Эти машины широко применялись для вёрстки книг, и для них создавались специальные версии шрифтов. Так я и познакомился с работой типографа. Курпершук показал мне и типографическую библиотеку «Словолитни Амстердама» (Lettergieterij Amsterdam). Мне открылась теория типографики, и это было настоящим откровением: как наука типографика практически самодостаточна, книги сами средство их изучения. Во время моих регулярных посещений этой библиотеки (случавшихся, как правило, после обеда) швейцар, господин Моэн, звонил библиотекарю сообщить о моём прибытии, после чего мне разрешалось войти. Кажется, в мой третий визит я услышал в телефоне голос библиотекаря: «Он опять здесь». Через несколько минут вошёл ответственный за коллекцию профессор Г. В. Овинк (1912–1984). Он провёл меня в читальные залы и познакомил с книгами.
Мне всегда нравилось открывать студентам мир типографики, техники, дизайна, включая его различные научные аспекты, и я продолжу делиться знаниями.
Одним из первых томов, попавших в мои руки в типографической библиотеке, стали «Образцы наборных шрифтов» (1900) Теодора Лоу де Винна (1828–1914), учёного и печатника, который руководил крупной типографией в Нью-Йорке и внёс немалый вклад в историю типографики. Название книги привлекло меня сразу: «Образцы наборных шрифтов» — да ведь именно к этому я и стремился! Со временем книга научила меня тому, насколько изобретательность и внимание к деталям связаны с ясностью и простотой в шрифтовом дизайне. Такой взгляд на типографику близок мне до сих пор, хотя за свою карьеру я усвоил множество конструктивных идей и взглядов профессионалов.
В библиотеке были и другие книги, мгновенно привлекшие моё внимание, — например, «Шрифт как произведение искусства» и «Печатное дело и человеческий разум». В первой работе, юбилейном издании «Словолитни Амстердама» 1951 года под редакцией историка искусств доктора Г. Кнуттеля (1889–1968) при участии профессора Овинка, показаны надписи, манускрипты и печатные книги бок о бок с художественными творениями — фресками, зданиями, мебелью, витражами и скульптурами. Книга обращает внимание искусствоведов и историков искусств на типографику и конструкции букв, указывая в частности, когда, где и кем они были созданы. В большинстве случаев ответить на вопросы, связанные со временем, местом происхождения и дизайнером конкретного проекта, вполне возможно. Существует, например, барочная и неоклассическая типографика. Шрифты француза Роже Экскоффона (1911–1983) вполне узнаваемы: раскрывая характер и почерк автора, они в то же время очевидным образом являются продукцией 1950-х, очень французской в своей выразительной жестикуляции.
«Печатное дело и человеческий разум» — так называлась выставка, прошедшая в 1963 году в Лондоне и представившая книги социокультурного значения. Сопроводительный каталог прекрасно иллюстрирует роль типографики как движущей силы науки, средства распространения идей и философских концепций, направленных на социальные перемены. Он содержит целый ряд различных трудов, таких как напечатанный в Страсбурге не позднее 1473 года «Канон врачебной науки» Авиценны (980–1037) по арабской медицине, способствовавшая внедрению десятичных дробей «Десятая» (Лейден, 1585) Симона Стевина (1548/49–1620), «В защиту прав женщин» (Лондон, 1792) Мэри Уолстонкрафт (1759–1797), о равных правах на образование для женщин и мужчин, и «Толкование сновидений» (Лейпциг–Вена, 1900) Зигмунда Фрейда (1856–1939) с основными положениями психоанализа. «Печатное дело и человеческий разум» — яркая демонстрация того, что было достигнуто в деле свободного распространения знаний и мнений, обеспечения их доступности для читателей.
К слову, недавняя кампания ЮНИСЕФ с участием Шамилы подчёркивает: даже спустя более чем два столетия призыв Мэри Уолстонкрафт к равенству полов всё ещё актуален.
Обе эти книги — «Шрифт как произведение искусства» и «Печатное дело и человеческий разум» — показывают масштаб типографики как науки: от исследования существующих конструкций букв к размышлениям о содержании, а также влиянии типографики на историю человеческой мысли и общество в целом.
Кроме названных есть ещё один ключевой текст, впервые встреченный мной в типографической библиотеке, — «Первоосновы типографики» (Лондон, 1930) Стэнли Морисона (1889–1967), весьма влиятельное исследование, переведённое на многие языки. Помимо прочего, Морисон является духовным отцом, вероятно, наиболее часто используемого латинского шрифта Times New Roman (1932). В «Первоосновах» он определяет типографику как «эффективное средство для достижения преимущественно утилитарных целей и лишь в отдельных случаях — эстетических». С последней частью этого определения («лишь в отдельных случаях — эстетических») я категорически не согласен. Сам Морисон продемонстрировал некорректность данного утверждения. В конечном счёте своим Таймсом он оказал значительную услугу читателям по всему свету, и популярным этот специфический дизайн стал не случайно: Морисон немало потрудился над привлекательностью рисунка шрифта. Да, у дизайнеров есть склонность вкладывать в продукт больше, чем он того требует. Когда это возможно, добавляешь типографической вещи немного излишеств, способных обогатить опыт чтения, придать ему больше глубины или сделать его приятнее. Другими словами, сознательно пытаешься создать эстетически привлекательный продукт.
Вопрос заключается в том, что именно «эффективность» или «утилитарность» означают применительно к дизайну. Ведь эти качества могут предполагать, что пользователи взволнованы продуктом, что находят его интересным или же он вызывает какие-то иные эмоции; самое главное — дизайн не должен оставлять равнодушным. В своей профессии я всегда придерживался этой точки зрения, этому меня учили и в Академии.
Эмоциональная составляющая — неотъемлемая часть дизайна. Даже беглый взгляд на XX век покажет: различные -измы, тенденции и движения — футуризм, конструктивизм, дадаизм, прагматичный дизайн конца 1950-х — 1960-х, а также реакция на них в последующие десятилетия, вплоть до ещё более эгоистичных экспериментов 90-х годов — все эти сменяющиеся движения и эстетики наводят на мысль, что типографика является полноправным участником культурного процесса, а не одним лишь его инструментом. Типографические произведения наряду с другими дизайнерскими творениями отражают культурный климат эпохи и то, как люди живут и думают. Типографика показывает, как общество меняется и как перемены влияют на умы дизайнеров и потребителей.
В то же время типографика стала частью широчайшего медийного и коммуникационного ландшафта. Она всё сильнее переплетается с графическим дизайном и, попутно оккупированная художниками, всё больше вдохновляется изображением и цветом. Безусловно, это обогатило её, и, помимо удовольствия от чтения, сегодня типографика может предложить больше возможностей в визуальном плане, чем когда-либо.
Теперь уместно упомянуть один парадокс, сопровождающий акт чтения: читающий «не видит». Из всех произведений искусства и дизайна типографика и шрифты уникальны тем, что, когда их потребляют, они остаются «невидимы», доставляя удовольствие неосознанно. Если мы стоим перед картиной и не видим её, мы по меньшей мере растеряны. Если посетить концерт, на котором не слышно музыки, можно отвлечься, сосредоточиться на чём-нибудь ещё. Однако в случае шрифтов и типографики мы довольно часто смотрим на них, не видя. Наблюдение и всматривание — сознательные действия, в то время как чтение — машинальный, бессознательный акт. Погружённые в текст читатели не замечают ни шрифтов, ни типографики, поскольку всё это имеет отношение к объекту, опосредующему текст, — книге, газете, журналу или экрану, — но даже антураж нередко хоть в какой-то мере остаётся без внимания читателей. Возможно, они «видят» до начала чтения или во время перерывов; пожалуй, только в такие моменты люди и способны воспринимать типографику.
Столь парадоксальное явление способно затруднить обсуждение внешних качеств типографики. Одни типографы ратуют за минимализм, другие даже утверждают, что внешние эффекты совершенно излишни, якобы облика шрифта достаточно. Описанный парадокс привёл к появлению теории невидимой типографики (Warde 1956, p. 11–17); вероятно, и морисоновская идея о «преимущественно утилитарных целях и лишь в отдельных случаях — эстетических» связана с такого рода мышлением.
То, как выглядят буквы, слова и тексты, — дело рук скульпторов, писателей и типографов, которыми двигала забота об эстетике и удобстве. До развития книгопечатания формы букв и принципы типографики в значительной мере уже были запечатлены в манускриптах. Это относится к наборным полосам, типографскому пункту, интерлиньяжу и множеству других понятий. За последующий период, охватывающий более пяти веков, типографическая система всё больше обогащалась и совершенствовалась.
И всё же современный литературный труд, состоящий из одного только текста, удивительно близок ранним произведениям печати — вроде книг, опубликованных в Венеции между 1470-м и 1480 годами Николаем Йенсоном (1420 — около 1481), что говорит о том, насколько типографика уже тогда сформировалась как система. На первый взгляд изданный фабричным способом роман в мягкой обложке — набранный на компьютере, отпечатанный крупногабаритной и высокоскоростной ротационной машиной на недорогой бумаге, с автоматической четырёхсторонней обрезкой блока и приклейкой к обложке — кажется чем-то совершенно иным в сравнении с книгой в изготовленном вручную кожаном переплёте, которая была вручную набрана и напечатана ручным прессом на бумаге ручной работы в мастерской Йенсона. Тем не менее производственные различия между первопечатной книгой и свежим пейпербэком стремительно исчезают, как только мы берёмся читать эти две книги. Многочисленные перемены в области шрифта и шрифтовом дизайне по своей сути не столь существенны, ведь почти ничего не изменилось в том, как мы читаем, по крайней мере в связанных с этим физических и нейронных процессах.
Незначительность изменений в книгопечатании за более чем пять столетий частично объясняет утверждение, будто в типографике существуют строгие правила или даже законы. Правила эти действительно существуют, но они по большей части относятся к языку, определяя, например, в каком месте слово можно, а в каком нельзя разбивать переносом или как должны применяться знаки препинания. Что же до типографики, то в основном это вопрос традиций, которые, в отличие от правил, чаще подвергаются интерпретации. Среди элементов, дающих простор для вариаций, — кегль шрифта, межсловные пробелы, интерлиньяж и «воздух» вокруг текста.
Физические и нейронные процессы, связанные с чтением, изучаются рядом научных дисциплин. Большая часть наших знаний о чтении возникла благодаря исследованиям психологов. С точки зрения лингвистики чтение рассматривается как часть языковой деятельности. Педагоги исследовали феномен чтения, чтобы обучать ему ещё эффективнее. А в прошедшие пятнадцать лет неврология внесла важнейший вклад в понимание того, как мозг обрабатывает считываемый текст. Таким образом, типографика является скрещением путей, местом встречи сразу нескольких научных дисциплин.
Хотя на протяжении веков процесс чтения не претерпел значительных изменений, читательское мировоззрение меняется постоянно. Причина тому — эпоха и окружение, в которых читатели воспитываются и живут, ведь важнейшие события и социальные перемены — изменение климата, войны, эпидемии, религиозные учения, глобализация и растущий консерватизм — обусловливают мышление читателей. Читая, они стремятся узнать побольше или сбежать от суровых реалий жизни? Ищут объяснений, понимания, утешения или же предпочитают эскапизм и развлечения?
Разумеется, изменениям подвержены не одни только читатели — также это касается писателей, да и дизайнеры поддаются влиянию с не меньшим успехом. Будучи типографом, я хочу знать, что происходит, а не просто двигаться по накатанной колее, предвосхищать, по возможности облегчая читателям процесс чтения. И мне хочется объяснять студентам, что происходит прямо сейчас и чего можно ожидать в ближайшем будущем.
Вдобавок к названным изменениям уже довольно давно в постоянном движении находятся технологии. Осенью 2006 года Массачусетский технологический институт (США) и Саутгемптонский университет (Англия) анонсировали инициативу по исследованию веб-науки. На сайте программы можно прочесть: «Инициатива по исследованию веб-науки позволит исследователям начать воспринимать Сеть всерьёз — как объект научного изучения — с целью содействия распространению Сети и реализации её огромного потенциала в качестве мощного инструмента в руках человечества».
Если исходить из того, что общественный доступ ко Всемирной паутине стал возможным в браузере Mosaic в 1993 году, получается, потребовалось 13 лет на создание такого рода академической программы. Если бы в 1450 году учёные ответили на изобретение Гутенберга подобным образом, то с целью содействия распространению типографики и реализации её огромного потенциала в качестве мощного инструмента в руках человечества типографика стала бы наукой к 1463 году.
Французский король Карл VII (1403–1461) ещё в XV веке быстро осознал потенциал книгопечатания. Произошло этого всего лишь через восемь лет после изобретения, в 1458 году. Вероятно, у него были просвещённые советники, побудившие найти сведущего человека, способного отправиться в Майнц разузнать, как работает новый метод тиражирования текста. Сомнительно, однако, чтобы полученные таким образом сведения стали объектом науки того времени. Как бы то ни было, предприятие закончилось не так, как задумывалось. Посланный в Майнц Николай Йенсон, мастер монетного двора в Туре, вернулся во Францию с новоприобретёнными знаниями о книгопечатании, но смерть короля в 1461 году и недоверие наследника престола служилым людям отца вынудили Йенсона покинуть Францию и перебраться в Венецию, где приблизительно в 1470 году он основал собственную типографию, поставив издательский бизнес на службу науке (Lowry 1991, p. 49).
Не далее как три столетия спустя, в XIX веке, начался процесс кардинальных технологических изменений в различных графических дисциплинах — процесс, который продолжается до сих пор.
Наборные и печатные цеха были механизированы и индустриализированы. Первая половина ХХ века прошла довольно спокойно, но примерно в 1960 году вспыхнула новая технологическая революция. Металлические шрифты и печатные станки были заменены фотонабором и офсетной печатью, за которыми тут же последовали цифровые печатные машины — отныне началась широкомасштабная автоматизация различных графических дисциплин. Поначалу эти изменения привели к колоссальному снижению качества печати, и стоило ему начать улучшаться, как на сцене появился персональный компьютер, возвестивший следующую революцию. На сегодняшний день довольно много печатной продукции вновь выпускается с очень высоким качеством исполнения, хотя в экранной типографике его ещё предстоит добиться.
Не только печать, но и другие медиа получили в недавние годы множество преимуществ. Телевидение превратило жилые комнаты в кинотеатры. Мобильные телефоны стали неотъемлемой частью нашей повседневной жизни, что в той же степени относится к вебу и интернету. Там, где текст теряет своё место на бумаге, он обретает его на экранах. Большая часть информации в Сети представлена в текстовом виде, поэтому у нас достаточно оснований рассматривать типографику частью веб-науки. Как только станут доступны недорогие дисплеи с высоким разрешением, всё типографическое богатство печати на бумаге — и даже более того — станет видимым на экранах, давая типографике совершенно новые возможности.
Технологические достижения имели, кроме прочего, серьёзные социальные последствия. Положение графической индустрии пошатнулось, она сильно сократилась в объёме и сдала многие позиции. Производство печатной продукции стало доступно многим не только благодаря персональному компьютеру, который лишь усилил существующую тенденцию, но гораздо раньше — в 1960-х, с внедрением электрических пишущих машинок и настольных печатных машин. «Свобода прессы распространяется на всех, у кого есть печатный станок», — приблизительно в 1966 году заявил активист «Прово» голландец Роб Столк. Как и многие другие в то время, он использовал эти небольшие устройства, чтобы делать журналы, брошюры, плакаты (эта деятельность впоследствии развернулась в полноценную типографию). Теперь же многие владеют собственными домашними типографиями в виде подключенного к компьютеру принтера, в то время как Сеть превратила «свободу прессы» в ещё большую свободу. Сегодня мы действительно живём в стране свободы слова и мнений.
В 1972 году профессор Овинк настаивал на том, что типографам и графическим дизайнерам следует отказываться от заказов, связанных с сомнительным содержанием или несущих «дурное» сообщение. Призыв Овинка основывался на мнении, что уже тогда наш чувственный аппарат страдал от чрезмерного воздействия и «ментального загрязнения»: в печати и по телевизору нашему вниманию предлагалось так много всего, в действительности не отвечавшего ни нуждам, ни ожиданиям кого-либо. В случае необходимости типографы должны редактировать тексты, а читатели — не стесняться заявлять, какую печатную продукцию или телерадиопередачи они больше не желают получать (Ovink 1972, p. 341–354).
Нередко дизайнеры отказываются от заказа, если их собственные взгляды расходятся с его содержанием. И хотя типограф порой предлагает заказчику внести изменения в текст, делать то же по идеологическим соображениям — поступок незаурядный.
Начиная с 1970-х годов различные инициативы показали, что читатели и зрители не то чтобы совсем неразборчивы. К примеру, на почтовых ящиках стали появляться официальные наклейки с просьбой не класть непрошеную печатную продукцию. Зрители, разумеется, могут переключать каналы, а читатели — выбрасывать непрочитанное. Но поскольку невозможно убедить всех, что такие-то тексты полезны для человечества, эти аспекты во многом остаются на усмотрение рынка.
Как самозанятый типограф я могу позволить себе не брать заказы, но мне ни разу не приходилось так поступать. При этом я получил отказ Коммунистической партии Нидерландов, предложившей поработать над проектом заголовка к их газете «Правда» (De Waarheid): я не коммунист, и в конечном счёте это привело к отмене заказа. Как дизайнер я могу не поставлять свои цифровые шрифты клиенту, который мне не по душе. Но как только они оказываются в свободной продаже, где их используют для распространения не одобряемых мною взглядов, единственное, что я могу сделать, — это взять в руки карандаш или сесть за клавиатуру и высказать свою реакцию на это.
Хотя я, как и Морисон, разработал гарнитуры, способные служить подходящим средством выражения мнений, никто не в силах помешать людям использовать их для презентации текстов, с которыми я не согласен. И над теми взглядами, которые эти тексты порождают, графические дизайнеры, типографы и дизайнеры шрифтов не имеют никакой власти. По сути, мои шрифтовые проекты, равно как и типографическая система, находятся в том же положении, что и печатный станок, — на службе свободы слова и общественного мнения.
Бенно Виссингу (1923–2008), работавшему в Total Design — дизайн-бюро, которое было моим первым местом работы, — однажды почудилось, будто разработанные им бланки настолько красивы, что заказчику следует писать на них исключительно приятные письма. В начале 1980-х на смену пишущим машинкам пришли лазерные принтеры — и набирать письма изысканными книжными шрифтами стало возможным. Как-то раз одному моему коллеге — кто это был, я уже не помню — потребовалось некоторое время, чтобы понять: он держит в руках гневное письмо. По ходу чтения его глаза видели только Palatino — шрифт, спроектированный в 1950 году Германом Цапфом (1918–2015). Образ гарнитуры вызвал у коллеги приятные впечатления, которые, к сожалению, несколько не соответствовали содержанию письма. И я был бы рад поддержать столь бодрый оптимизм коллег, но типографика не всесильна.
Сам я могу заниматься типографикой как наукой только обращаясь время от времени к причинам моей любви к буквам, к истокам увлечения шрифтами и типографикой. Почему я вообще заинтересовался типографикой и шрифтами? Я не знаю, когда именно это началось. Но то волнение, которое я почувствовал, впервые осмысленно взглянув на буквы, ещё посещает меня: до чего же они хороши! Сколь замечательные, волнующие формы у них встречаются. Давайте коротко рассмотрим четыре разных R: из Lutetia (1925), спроектированного Яном ван Кримпеном (1892–1958), Vendôme (1952), созданного Франсуа Гано (1912–1983) под руководством Роже Экскоффона (1911–1983) (см. Blanchard, Mendoza 1983, p. 21, 22), Century Schoolbook (1919–1924) Морриса Фуллера Бентона (1872–1948) и моего Swift (1985). И в порядке сравнения рассмотрим ещё пару текстовых фрагментов — набранный Swift и также разработанным мной Capitolium News (2006).
R в Lutetia стала одной из первых букв, которые я не только воспринял осознанно, но и скопировал. Она абсолютно классическая, с довольно крупным верхним внутрибуквенным просветом. На примере Lutetia хорошо видно, в какой мере ван Кримпен следовал классическим примерам, вместе с тем добавляя и что-то своё. R из Vendôme намного острее и своеобразнее, здесь она не такая формальная, как в Lutetia. Эта R также поразила меня довольно давно и показала, как много возможностей есть у дизайнеров шрифта, чтобы сделать конкретную букву их собственной. И потом эта слегка нервная жестикуляция… очень французский шрифт. R в исполнении Морриса Фуллера Бентона со своим вялым завитком, похожим на хвостик, на самом деле не очень-то хороша. Но в целом Century Schoolbook я всегда считал очень симпатичным. Он научил меня, что конструкции шрифтов и типографика — не только про эстетику и детали, но и про то, что есть много иных качеств, таких как тепло и солидность, что можно подстраивать формы букв под технологии или особые требования читателей. R из шрифта Swift я добавил для наглядности. Легко увидеть, что Vendôme послужил здесь одним из источников вдохновения: в Свифте прослеживаются резкость и скорость Роже Экскоффона.
Даже эти четыре R показывают, какое визуальное наслаждение может доставлять богатая, разносторонняя типографика, помимо своих скрытых функций — продвижения науки, знаний, идей, новостей, текстов. В искусстве 1950–1960-х годов одним из направлений была живопись жёстких контуров. Мой любимец из работавших в этом стиле художников — Эльсуорт Келли (1923–2015) с его резко очерченными поверхностями в однородных тонах и захватывающими контрастами между изогнутыми и прямыми краями. На мой взгляд, едва ли найдётся искусство сложнее, чем работа с жёстким контуром чёрной буквы на светлой поверхности. Мне также кажется, что именно формы букв обеспечивают самый тесный союз науки и искусства.
После 1985 года Swift широко применялся в голландских газетах (включая, например, «Трау» или «Метро») и прочих печатных изданиях, но только эпизодически в книгах. По-видимому, книжные типографы консервативнее других в вопросе применения шрифта с оригинальными деталями. У Свифта довольно нетрадиционные просторные внутрибуквенные просветы, угловатые формы и крупные засечки. Лишь спустя 20 лет его описали как «неортодоксальный, но ненавязчивый» (Rade 2005, p. 9). Тем не менее и типографам, и читателям потребовалось время, чтобы к нему привыкнуть. В конце 1980-х меня порой призывали объяснить якобы агрессивный характер Свифта, но со временем это прекратилось. Capitolium News, используемый нидерландской «Народной газетой» (Volkskrant), более спокоен и традиционен в сравнении со Свифтом.
Изменения последних двух (или около того) десятилетий сейчас бросаются в глаза, но первые признаки консервативного поворота фактически стали заметны уже в конце 1970-х. Чувство свободы, студенческие бунты и беспорядки на протяжении 1960-х постепенно уступали место новым настроениям — осмотрительности и традиционализму, отчасти ставших следствием нарастающих и накапливающихся в мире проблем, которые не без помощи телевидения поселились в наших гостиных. Некоторые из этих проблем я уже упоминал: война, изменение климата, масштабная миграция. Однако основной остаётся проблема растущей нетерпимости: она оказывает более непосредственное влияние на типографику, заставляя людей молчать о вещах, о которых они действительно хотят говорить. Многие критиковали случай с датскими карикатурами как бестактность и глупость, но он продемонстрировал рост самоцензуры по затронутым вопросам.
В последнее десятилетие XX века типографика стала объектом экспериментов, диковатых и дерзких. Необычные, радикально модифицированные формы букв вместе со случайной, неопрятной типографикой, подчинённой иллюстрациям и цвету, увлекали дизайнеров больше, чем забота об удобочитаемости. После 2000 года подобный дизайн ещё встречается, но в гораздо меньшем объёме, в то время как традиционализм и рутина всё больше преобладают в типографике.
Нужно ли двигаться в этом направлении? А разве сам этот вопрос не требует умеренности и более осторожной формулировки? Когда дело касается чтения, превращения нечитающих в читателей, обеспечения возможно большей свободы слова, лично я выступаю за то, чтобы не поддаваться сомнительным тенденциям. Capitolium News спокойнее Свифта. Хотя эксперимент с большой контрформой в буквах в нём менее заметен, чем в шрифте Swift, он всё равно там скрыто присутствует. Capitolium News, кроме прочего, небанальный и ясный шрифт. Мой ответ засилью благоразумия в том, чтобы выбирать не консервативные решения, но классические. Консервативный подход предполагает страх потерять то, что имеешь; классический подход позволяет вдохнуть новую жизнь в старую идею или концепцию — он позволяет развивать. Capitolium News основан на моей антикве Capitolium, разработанной к двухтысячелетию Католической церкви и вдохновлённой раннебарочными итальянскими интерпретациями образцов римских надписей (см. Unger 1998, p. 61–73).
Вслед за Фердинандом де Соссюром (1857–1913) лингвисты считали, что письменный язык — не что иное, как преобразование устной речи (Olson 1994, p. 65, 66). Похожая точка зрения была высказана Дэвидом Ричардом Олсоном (*1935) и заключается в том, что типографикой пытались компенсировать потери, нанесённые устной речи письменностью — различение тихого и громкого произношения, мимики и жестов, вопросительной интонации или иронии в голосе и так далее (Olson, 1994, p. 92, 93). Последнее отчасти верно, но у пишущих и без того немало способов указать, как говорящий сообщает нечто, — взять хотя бы фразу «Он покраснел и заревел».
Типографика — это инструментарий (и система) для письма и чтения. Как комплект инструментов она содержит среди прочего прописные и строчные буквы большего и меньшего кегля, шрифты с засечками и без, курсивное и полужирное начертания, капитель, маюскульные и минускульные цифры, а также различные варианты пробелов. Следующий уровень этого комплекта предусматривает структуру титульной страницы, библиографических данных, оглавления, сносок и многое другое.
Сами по себе эти средства мало касаются речи и слуха (Gumbert 1993, p. 5, 6). В типографике полужирное и курсивное начертания акцентируют фрагменты, тогда как говорящий подчёркивает что-то, повышая голос. Но курсив применяется также и для указания на то, что перед нами комментарий или цитата, то есть отличная по характеру часть текста. Говорящему в такого рода ситуациях приходится применять обороты вроде «далее я цитирую», «конец цитаты» и подобных. Возможности типографики повлияли на речь; всего один пример — выражение «мелким шрифтом».
Многие читатели бессознательно относятся к типографике, в то время как многие авторы недостаточно осведомлены о её возможностях. Причина кроется в начальном образовании, когда нас обучают воспроизведению рукописных букв как элементов личного и неформального письма, при этом обучая использовать типографику и «оформленные» буквы (с появлением экранов было бы странно говорить о «печатных») не задумываясь, а кроме того — не воспроизводя их, что по понятным причинам могли бы сделать лишь немногие читатели. Педагоги, которые обучают детей чтению и письму, обычно не имеют знаний об инструментах, с помощью которых они учат читать. В свете широкого распространения и интенсивного использования данного средства коммуникации это действительно удивляет.
Те, кто в курсе разнообразных возможностей инструментов типографики, способны оформлять тексты точнее и выразительнее (Gumbert 1993, p.7, Janssen 2004, p. 33). Базовые знания о системе и методах применения типографики должны входить в интеллектуальный багаж каждого студента университета. Мой коллега Франс Янссен наряду с другими утверждал, что авторы пишут не книги, а тексты (Janssen 2004, p. 13). Однако современные текстовые редакторы на компьютерах предлагают столь утончённые типографические возможности, что это утверждение отчасти перестало соответствовать действительности.
Риторика входит в состав любой академической программы голландского и классических языков. Я убеждён в том, что необходимо также изучение графической риторики посредством типографики: артикуляции, структурирования, маркировки, выявления различий, определения направления, расстановки пауз и тому подобного. Все эти опции вполне уместно рассматривать как часть риторики. Их рефлексирующие качества превращают типографику в замечательный академический инструмент. Студентам следует обладать достаточным знанием языка, будь то голландский или английский, чтобы хорошо изъясняться в письменной форме. Эти навыки должны основываться не только на фундаментальных знаниях о типографике как движущей силе науки, но и на устойчивом контакте с типографикой как наукой.
Хочу выразить признательность исполнительному совету и cовету директоров Лейденского университета, правлению факультета искусств, руководству Королевской академии Гааги, исполнительным советам Королевской библиотеки Нидерландов и музея Меерманно, правлению фонда имени П. А. Тиле и всем остальным, кто внёс вклад в моё назначение на должность. Я оправдаю ваше доверие.
Многих из тех, кого бы я хотел поблагодарить за вдохновение, уже нет с нами: это мои учителя, поддерживавшие с самого начала, мои родители и мой тесть. Отец, с его интересом к искусству и дизайну, был тем, кто поставил меня на путь шрифта и типографики, а тесть, хотя и вышел из среды, в которой на художников смотрели с удивлением, вскоре всё же поверил в меня.
Выражаю благодарность моей семье: сёстрам, братьям и дочери Флоре. Отдельно я благодарю жену Марьяну за добротные дискуссии, сотрудничество и откровенную критику, а также за возможность на протяжении многих лет наслаждаться бесчисленными совместными поездками и посещением выставок. В немалой степени она поспособствовала тому, чтобы мои интересы вышли за рамки моей профессии.
Благодарю за внимание.
Библиография
- Aitchison, J., Words in the mind, Oxford, 1999.
- Blackwell, L., The End of Print, London, 1995.
- Blanchard, G., J. Mendoza, Excoffon, in: Communication et langages, Nr. 57, Parijs, 1983, pp. 21, 22
- Brown, C. M, P. Hagoort (eds.), The neurocognition of language, Oxford, 1999.
- Carter, J., P. H. Muir, Printing and the Mind of Man, München, 1983.
- Davies, F., Introducing Reading, London, 1995.
- Dent, J. M., The Memoirs of J. M. Dent, London, 1928, p.126.
- De Vinne, T. L., Plain Printing Types, in: The Practice of Typography, New York, 1900.
- Gumbert, J. P., Typography in the Manuscript Book, Journal of the Printing Historical Society, Nr. 22, Londen, 1993, p. 7.
- Hoftijzer, P. G., O. S. Lankhorst, Drukkers, boekverkopers en lezers in de Republiek, Den Haag, 2000, p. 31.
- Janssen, F. A., Author and printer in the history of typographical design, in: Technique & design in the history of printing, 't Goy-Houten, 2004, p. 13, 33.
- Knulst, W., G. Kraaykamp, Leesgewoonten, Rijswijk, 1996.
- Knuttel Wzn., dr. G., De letter als Kunstwerk, Amsterdam, 1951.
- Lowry, M., Nicholas Jenson, Oxford, 1991, p. 49
- Morison, S., First Principles of Typography, in The Fleron VII, Cambridge, 1930, p. 61.
- Olson, D. R., The world on paper, Cambridge, 1994, p. 65, 66, 92, 93.
- Ovink, G. W., The Changing Resposibilities of the Typographic Designer, in Visible Language, Vol. VI, Nr. 4, Cleveland, 1972, p. 341–354
- Rade, M., Consideration for the design of dictionary typefaces, Reading, 2007, p. 9. Ongepubliceerd essay.
- Rayner, K., A. Pollatsek, The Psychology of Reading, Hillsdale, 1989.
- Unger, G. A., A type design for Rome and the year 2000, in: Typography Papers, Nr. 3, Reading, 1998.
- Unger, G. A., Terwijl je leest, Amsterdam, 2006.
- VanderLans, R., Z. Licko en M. E. Gray, Emigre (The Book), London, 1993.
- Warde, B., The Crystal Goblet or Printing Should Be Invisible (1932), in: The Crystal Goblet, Cleveland, 1956, p. 11–17.
В начале и середине XX века одна из двух крупнейших — наряду с Koninklijke Joh. Enschedé — словолитен Нидерландов. Также известна по фамилии своего основателя Николааса Теттероде (1816–1894). Несмотря на изобретение фотонабора, фирма продолжала производство гарнитур из свинцовых сплавов до 1988 года, после чего окончательно сконцентрировалась на другой стороне своей деятельности — продаже полиграфического оборудования. В 2000 году Tetterode передала права на свои шрифты компании Linotype Library GmbH, семь лет спустя ставшей частью холдинга Monotype Imaging.
Библиотека при словолитне открылась в 1914 году по инициативе типографа Сьорда Хендрика де Рооса, который стал первым директором новосозданного учреждения. Вслед за ним эту должность занимали Дик Дойес (1909–1998) и Геррит Виллем Овинк. В два этапа — в 1971-м и 2011 годах — весь фонд был продан Амстердамскому университету. «Собрание Теттероде» в отделе специальных коллекций библиотеки университета включает более 420 000 единиц хранения. Это одна из самых значительных в мире коллекций, посвящённых графическому дизайну. — Прим. пер.
«В защиту прав женщин» — классический пример критики патриархальных взглядов на место женщины в обществе. В своём эссе Мэри Уолстонкрафт говорит о женской легкомысленности и никчёмности как продуктах воспитания. Полемизируя с Руссо и другими мыслителями своего времени, английская писательница настаивает на том, что доступ женщин к качественному образованию наравне с мужчинами принесёт пользу всему обществу. — Прим. пер.
Здесь Унгер допускает неточность: эссе выросло из статьи для Британской энциклопедии и впервые было напечатано в седьмом номере журнала The Fleuron в Кембридже (под редакцией Морисона), а не в Лондоне [Morison S. The first principles of typography / The Fleuron No. VII, Cambridge, 1930]. Отдельной публикацией этот текст (после нескольких пиратских изданий) вышел в 1936 году. — Прим. пер.
Имеется в виду Академия Геррита Ритвельда в Амстердаме. — Прим. пер.
Речь о международном скандале, который вызвала публикация 30 сентября 2005 года датской газетой Jyllands-Posten статьи о свободе слова. Текст иллюстрировали двенадцать карикатур на Мухаммеда, что с подачи датских исламских организаций спровоцировало реакцию мусульман по всему миру. Судебные иски, дипломатические скандалы, бойкот датских товаров, демонстрации с публичным сжиганием датских флагов, сожжение посольств Дании в Ливане и Сирии, конкурс карикатур о Холокосте, погромы, покушения на одного из карикатуристов и другие акции были призваны убедить журналистов проявлять самоцензуру при освещении чувствительных тем. Этот так называемый Muhammedkrisen стал темой многочисленных дискуссий об отношениях исламского мира и стран Запада, дискриминации верующих и праве на свободное выражение мнений. — Прим. пер.
Warde, B., The Crystal Goblet or Printing Should Be Invisible (1932), in: The Crystal Goblet, Cleveland, 1956, p. 11–17
Lowry, M., Nicholas Jenson, Oxford, 1991, p. 49
Ovink, G. W., The Changing Resposibilities of the Typographic Designer, in Visible Language, Vol. VI, Nr. 4, Cleveland, 1972, p. 341–354
Blanchard, G., J. Mendoza, Excoffon, in: Communication et langages, Nr. 57, Parijs, 1983, pp. 21, 22
Rade, M., Considerations for the design of dictionary typefaces, Reading, 2007, p. 9. Неопубликованное эссе.
Unger, G. A., A type design for Rome and the year 2000, in: Typography Papers, Nr. 3, Reading, 1998, pp. 61–73
Olson, D. R., The world on paper, Cambridge, 1994, p. 65, 66
Gumbert, J. P., «Typography» in the Manuscript Book, in Journal of the Printing Historical Society, Nr. 22, Londen, 1993, p. 5, 6
Gumbert 1993, p. 7; Janssen, F. A., Author and printer in the history of typographical design, in: Technique & design in the history of printing, 't Goy-Houten, 2004, p. 33
В 1966 году Школа прикладного искусства (Kunstnijverheidsschool) была переименована в Академию Геррита Ритвельда. Тео Курпершук был моим учителем каллиграфии и леттеринга. Я учился там в 1963–1967 годах.
В 1955–1982 годах профессор, доктор Г. В. Овинк, помимо своей работы в качестве дизайн-консультанта в словолитне Lettergieterij Amsterdam, работал адъюнкт-профессором в Амстердамском университете в области истории и эстетики печатного дела и графики (Hoftijzer, P. G., O. S. Lankhorst, Drukkers, boekverkopers en lezers in de Republiek, Den Haag, 2000, p. 31). Я могу с полной уверенностью считать себя его учеником.
Кроме того, на выставке были показаны технические средства для изготовления книг: словолитные формы, печатные станки, репродукционные техники для изготовления иллюстраций.
Полностью статья опубликована в сборнике: J. P. Gumbert, Typography in the Manuscript Book, Journal of the Printing Historical Society, Nr. 22, London, 1993. Также см.: F. A. Janssen, Author and printer in the history of typographical design, в сборнике: Technique & design in the history of printing, 't Goy-Houten, 2004. В сносках Янссен приводит больше литературы по этой теме.
Пример из психологии см.: K. Rayner and A. Pollatsek, The Psychology of Reading, Hillsdale, 1989. О вкладе лингвистики в типографику см.: J. Aitchison, Words in the mind, Oxford, 1999. О вкладе с образовательной точки зрения см.: F. Davies, Introducing Reading, London, 1995. Участие неврологии: C. M. Brown and P. Hagoort (eds.), The neurocognition of language, Oxford, 1999. В моей книге Terwijl je Leest (Амстердам, 2006) удобочитаемость рассматривается с точки зрения графических дизайнеров, типографов и шрифтовых дизайнеров.
Эти изменения произошли в последнее десятилетие двадцатого века не в последнюю очередь благодаря появлению в 1984 году компьютера Macintosh. Типографика журналов Emigre и Ray Gun хорошо отражает эту трансформацию.
Of all the evil on the earth
this is the greatest pain:
Who once has learned to read,
can never give up again.
Перевод Ярослава Суздальцева