агистерскую программу Шрифтовой дизайн в швейцарском кантональном университете искусств и дизайна Лозанны (ÉCAL) с 2011 года во многом формирует профессор, типограф, дизайнер шрифта и педагог Франсуа Раппо (1955). C 2001 по 2007 год он занимал почётное место председателя жюри конкурса «Самые красивые книги Швейцарии» — The Most Beautiful Swiss Books. Сам Раппо считает, что занялся шрифтовым дизайном достаточно поздно — в 49 лет. Первый его шрифт Didot Elder был выпущен в 2004 году — как и все последующие его шрифты, словолитней Optimo.
В 2013 году Франсуа Раппо получил премию имени Яна Чихольда, чему был приурочен небольшой текст Man of Letters британского дизайнера и частого лектора магистерской программы ÉCAL Пола Барнса: «Раппо — абсолютный автодидакт в шрифтовом дизайне, он не работал в словолитнях, где передаются секреты мастерства от поколения к поколению. Только самостоятельное изучение, только внимательное наблюдение и неустанная практика. Неудивительно, что Раппо — заядлый велосипедист. Желание узнать, что находится за следующим подъёмом, заставляет не щадить сил, пока не достигнешь цели. Это свойственно и его шрифтовым проектам — он постоянно в поиске новых идей; стоит ему начать работу, он не успокоится, пока не будет доволен результатом».
Интервью было подготовлено Арве Ботевиком в рамках его исследования, посвящённого проектированию гротесков. С разрешения автора эта публикация была дополнена иллюстрациями и комментариями.
* * *
Как вы находите оттенки и нюансы формы, проектируя текстовые шрифты?
Типографику в определённом смысле можно сравнить со стулом: у неё есть функция. Когда вы проектируете стул, вы знаете, что люди будут на нём сидеть. Он должен быть надёжным, безопасным и функциональным. Но если вы хотите чего-то большего — это уже задача посложнее. Особенно в текстовых шрифтах, где формы знаков максимально функциональны и не очень выразительны. Это уже напоминает выбор кроссовок. Покупая кроссовки, возможно, вам хочется, чтобы они были приятного цвета или формы, но если вам предстоит марафон, то требования существенно меняются — на первый план выходит эргономика.
Текстовые шрифты выглядят для обывателя довольно нейтрально, во всяком случае, далеко не сногсшибательно. Тем не менее в них полно ярких нюансов, которые может увидеть каждый. Один из таких — присутствие логики инструмента. Достаточно взглянуть на форму, чтобы почувствовать в ней след пера. Для читателя совершенно не важно, что это идёт от каллиграфии, но он ощущает рукотворный ритм и характерное оптическое движение по строке. Эти формы хранят память динамики письма, и в этом их ключевая особенность. В шрифтах других категорий свои особенности. Читатель способен различить и близкие по духу геометрические шрифты, если обратить его внимание на детали.
Очевидно, что проектирование текстового шрифта — сложнейший процесс. И сложность эта состоит прежде всего в том, что приходится одновременно решать совершенно разноплановые инженерные задачи и вместе с тем не забывать о самобытности и характере шрифта. Сегодня вокруг нас огромное количество всех типов шрифтов — от динамичных гуманистических антикв до экспериментальных постмодернистских шрифтов. Но и в том и в другом случае мы работаем с чёрным и белым, нам важно позаботиться об оптическом ритме, чтобы получить убедительный шрифт, и чем мельче кегль, тем это критичнее. Часто в процессе возникают принципиальные вопросы: по-прежнему ли мне близка логика шрифта? какие достоинства у него есть по сравнению с другими? что сущностного он добавляет к многообразию шрифтов? Эти сомнения порой могут завести в тупик.
Сегодня в шрифтовом дизайне особенно остро ощущается культ авторства, ценится всё уникальное и неповторимое. Но порой полезно — во всяком случае, мне нравится — возвращаться к определённым традиционным, возможно более анонимным стилям. Эргономику чтения можно сравнить с эргономикой кресла — это одновременно физическое, эмоциональное и эстетическое переживание. Удобство и функциональность важны как для шрифтового, так и для промышленного дизайнера. И кроме всего прочего, любое кресло, как и шрифт, может многое сказать о вкусе не только своего владельца, но и людей вокруг. И хотя о вкусах не спорят, у каждого всегда найдётся своё мнение. «Как вам этот эскиз?» — любой охотно пустится размышлять в ответ на подобный вопрос, и это будет отражением его собственного мнения, его окружения, образования, его культурного бэкграунда и так далее.
Занимаясь цифровой реконструкцией исторического шрифта, вы пытаетесь работать максимально близко к оригиналу или допускаете интерпретации?
По-разному. В зависимости от ситуации оригинальный шрифт и его реконструкция могут быть как разными диалектами одного языка, так и двумя разными языками. Я сравниваю такую работу с переводом литературного текста. У вас есть конкретный источник и цель — перевод для конкретного круга читателей. И между оригиналом и результатом всегда останется смысловое пространство, небольшое, если перевод добросовестный, но неизбежное.
Я работал над проектом Antique — это реконструкция Helvetica Halbfett для частного использования. Что можно сказать о Гельветике? Разумеется, это шрифт-эпоха, о нём вокруг море информации, мириады образцов и оригинальных источников, и все они сравнительно неплохого качества. Поэтому разница между оригиналом и реконструкцией совсем невелика. Но если вы воссоздаёте шрифт эпохи Возрождения, когда книги печатались на ручном прессе и краска прилично растискивалась на влажной рыхлой бумаге, то разница между оригиналом (при этом что считать оригиналом — пуансон? отлитую литеру? оттиск на бумаге?) и реконструкцией будет весьма существенна. Отсюда чем больше изначальная дистанция, тем шире ваше поле интерпретации. К тому же след типографской краски на бумаге ручного литья и точность кривых Безье на мониторе просто несопоставимы. Конечно, можно имитировать в цифровом шрифте грубый оттиск металлической литеры, но стоит ли? Едва ли вы достигнете чего-то большего, чем стилизация.
Для гротеска Theinhardt основой послужил шрифт Royal-Grotesk, верно?
Да, я нашёл лишь одно светлое начертание Royal-Grotesk, и мне никогда не встречались полужирное или жирное. В каталоге словолитни Berthold AG шрифт Royal-Grotesk предлагался как сопутствующее светлое начертание к гарнитуре Akzidenz Grotesk, и они довольно заметно отличались друг от друга по рисунку. Кроме того, Royal-Grotesk был выпущен комплектом в одиннадцати кеглях, нарезанных вручную, что не могло не отразиться на рисунке каждого. Моей целью было уловить дух шрифта, сделать максимально близкую историческую реконструкцию и на основе одного начертания увидеть всю палитру. Так, начав со светлого, я сделал остальные по плотности начертания. В этом проекте я практически не пользовался интерполяцией и каждое начертание делал вручную, благодаря чему сохранился ряд странных решений в шрифте.
Я отталкивался от каталога шрифтов словолитни Berthold AG 30-х годов. После того как лет десять назад в журнале Typografische Monatsblätter (№ 2, 2003. — Прим. ред.) вышло интервью с Гюнтером Ланге (Günter Gerhard Lange), я заинтересовался тем, что Akzidenz Grotesk не был проектом словолитни Berthold. Там же говорилось, что этот шрифт был выпущен словолитней Ferd. Theinhardt Schriftgiesserei Berlin, пуансониста Фердинанда Тайнхардта. Когда я стал копать глубже, то обнаружил Royal-Grotesk в каталоге Berthold. Он активно использовался вплоть до 50-х годов. Этот шрифт была спроектирован для небольших кеглей, и одна из его особенностей — «а» с длинным хвостом.
В вашей версии этот хвост уже не такой длинный.
Я его сделал немного короче, потому что в мелких кеглях он добавляет слишком много белого пространства вокруг знака. Нужно отметить, что этот гротеск был очень точно вырезан, я был удивлён качеством оттисков, они стали прекрасной отправной точкой.
Несмотря на то что моей целью была историческая реконструкция, в то же время для меня, конечно, было важно сделать этот шрифт актуальным. Изменение происходит незаметно, во время работы он постепенно меняется. Если бы я в точности следовал оригиналу и сохранил этот длинный хвост в «а», шрифт бы выглядел более архаичным. Такой крепкий хвост был вполне естественен для знака, вырезанного вручную с использованием соответствующих инструментов. Я обнаружил, что, когда оцифровываешь шрифт, в определённый момент, даже если оттиски хороши, важно понимать эту разницу. В оттисках, сделанных краской на бумаге, гораздо больше шума и информации. И чтобы выбрать необходимые детали с отсканированного изображения, нужно внимательно изучить генеалогию шрифта. То, что сейчас мы называем интерпретацией, — неизбежный процесс, шрифт приходится анализировать, разбирать и собирать заново.
Такой анализ предполагает обмер всех параметров шрифта?
Отнюдь. Для того чтобы определить ДНК шрифта, нужно прежде всего понять, как он стал таким, какой он есть. Шрифт непосредственно связан с инструментами и технологиями, с помощью которых он создан. Вы должны учитывать качества, которые эти инструменты привносят в шрифт. Формы знаков в металле отличаются от деревянных, шрифты для буквоотливных или строкоотливных машин не ровня отлитым вручную и так далее. Например, s похожа на гнутую скобу в старых гротесках отчасти благодаря моде, отчасти инструментам. Первую версию моего гротеска я сделал как у Тайнхардта, но затем захотел её освежить. Кто-то на моём месте мог бы подчеркнуть эту форму. Поэтому то, как ты подходишь к определению ДНК шрифта, какие детали для тебя являются определяющими, — существенная часть проектирования.
Модернизация шрифта неизбежна при его цифровой реконструкции?
Очень сложно воспроизвести оригинал абсолютно точно. Кроме того, нужно всегда помнить, что мы говорим о трёхмерном шрифте, напечатанном краской на бумаге. Тот же Antique был чем-то вроде пятидневного проекта, и он вполне себе работает. Мы делали его как шрифт для заголовков, но он прекрасно проявил себя и в мелких кеглях. Когда я проектировал Theinhardt, у меня было лишь оригинальное текстовое начертание Royal-Grotesk, поэтому оно стало образцом как для мелких, так и для крупных кеглей.
Что забавно, я помню, как в то время некоторые дизайнеры говорили о том, что песенка старых гротесков уже спета, всё, что можно было, уже сделано. Фред Смейерс (Fred Smeijers) и Мартин Майор (Martin Majoor) обсуждали этот вопрос 15 лет назад, когда была ещё мода на гуманистические формы. Они говорили, что невозможно ожидать никаких новых форм жизни от гротесков. Затем я нашёл то самое интервью Ланге и сказал: «Смотрите, вот тут есть идея и некая связь с Гельветикой». Я сделал первую цифровую версию, и тут же появился к ней определённый интерес. Всё семейство я делал четыре года, и, нужно признать, оно стало дойной коровой для меня. Я прилично зарабатываю на нём лишь потому, что сейчас все интересуются любыми вариациями на тему немецких и швейцарских гротесков. Это совершенно неожиданная волна шрифтов, основанных на исторических прототипах середины XIX и начала XX века.
Очевидно, что во время работы над Theinhardt я держал в голове Akzidenz-Grotesk, и мой шрифт можно было бы отнести к его альтернативам. Но всё-таки они разные, у моего гротеска другие пропорции и прописные легче. Мне кажется, что в конце концов такая работа всегда будет интерпретацией, даже если вы хотите максимально точно повторить оригинал. Разница лишь в дистанции.
Насколько большой в итоге получилась дистанция между оригинальным Royal-Grotesk и интерпретацией Theinhardt, на ваш взгляд?
В моём случае дистанция с Royal-Grotesk была не очень большой, и я должен был переосмысливать его, принимая конкретные решения. Наверное, интерпретация получилась выразительнее, чем мы ожидали. Опять же, необходимо очень глубоко погружаться в детали. Перед нами каталог с 11 начертаниями Royal-Grotesk для разных кеглей. В то время ещё не использовали пантограф, поэтому все 11 начертаний вырезаны вручную. Если все их оцифровать и посмотреть на них в одном размере, то будут очевидны хотя и небольшие, но отличия, поскольку начертания вырезаны очень точно и последовательно. Итак, существует 11 начертаний, но которое из них считать основным? Конечно, можно оцифровать все одиннадцать, но есть ли в этом смысл?
Также сразу встаёт вопрос, делать ли разные комплекты для текстовых и заголовочных начертаний? Для гротесков я бы сказал, что достаточно одного комплекта на все случаи жизни. Поначалу я думал иначе, но теперь нет. Мне кажется, что хороший дизайн шрифта сможет объединить в себе обе функции. Я был удивлён, к примеру, когда узнал, что в Neue Haas Grotesk (иллюстрация ниже ↧), который нарисовал Кристиан Шварц (Christian Schwartz), есть два отдельных комплекта: один для крупнокегельного (Neue Haas Grotesk Display), другой для текстового (Neue Haas Grotesk Text) набора. В своей версии я использовал лишь один и был очень доволен тем, как он работал в малых и крупных кеглях без каких-либо изменений.
С антиквами другая история. Там можно эффектно играть с контрастом, но в неконтрастных гротесках, для того чтобы увидеть эти детали, нужна уже более чувствительная оптика. В Antique я был очень близок к оригиналу. Это очень близко к реставрации. Но если присмотреться к деталям, в некоторых местах вы заметите разницу. Порой из-за сорта краски результаты набора одним и тем же шрифтом могли быть разными по плотности. В цифровом же шрифте всё очень точно и стандартизовано, поэтому приходится придумывать решения, которые бы сохранили исходный образ в новых условиях.
Вы думаете, пользователи видят разницу между Helvetica и Arial?
Отнюдь. Разницу видят только те люди, которые выбирают и покупают шрифты. В современных цифровых продуктах типографика становится более выразительной, но тем не менее аудитория покупателей шрифтов остаётся относительно небольшой. У этих людей — арт-директоров и графических дизайнеров — порой есть чёткое представление, как должен выглядеть шрифт. У некоторых из них хватает знаний различать нюансы.
Что в таком случае может заметить читатель? Насколько явной должна быть разница, чтобы её почувствовать?
Это опять как с кроссовками. Одно дело — ими пользоваться, и совершенно другое — проектировать. Люди обычно не задаются этим вопросом. Как у пользователя у вас могут быть некие знания, но это пользовательские знания, они пассивные. У пользователей свои критерии, мне кажется, что они похожи на критерии дизайнеров, но гораздо более интуитивные. Они думают: «А мне нравится вот этот». Еле заметные элементы создают некую атмосферу или визуальную ценность. В шрифте для продолжительного чтения, они создают комфорт, дружелюбность и тон.
Безусловно, читатель ощущает характер шрифта, но очень сложно сказать по этому поводу что-то определённое, есть очень много субъективных моментов. Когда видишь на стене надпись, если она сделана по трафарету или вручную, даже если ты не эксперт, ты воспринимаешь её по-разному. Это чувствуется, у нас есть некая эмпатия к движению, создающему штрихи. В других жанрах это тоже работает, кому-то нравится геометрия и построенные формы знаков. Мне кажется, что это часть непосредственного опыта, который есть и у читателя, и у дизайнера. Даже если вы не специалист, вы чувствуете шрифт и взаимодействуете с ним.
Почему, на ваш взгляд, индустриальные и неогротески сейчас так популярны?
Они освежают, этот немецкий стиль индустриальных гротесков. Особенно в книгах. Возможно, мир нуждается в модернистских и рациональных решениях, гротесках и ясной структуре. Theinhardt всё-таки более рафинированный, по сравнению с Akzidenz-Grotesk он выглядит более сдержанным. Такой образ характерен для швейцарских и немецких модернистских книг, а сейчас они в тренде. Сначала я был одним из немногих, но теперь интерес к индустриальным и неогротескам стал буквально повальным. Не случайно вышли новый Neue Haas Grotesk и новые версии Unica. Одна из них выпущена Lineto, участие в её создание принимал автор оригинальной версии Кристиан Менгельт (Christian Mengelt). Ходят слухи, что Linotype тоже проектирует свою версию, не связавшись с командой, которая создала оригинальный шрифт [на момент интервью в 2015 году шрифт Neue Haas Unica дизайнера Тоши Омагари ещё не был выпущен. — Прим. ред.]. Сегодня практически у всех словолитен, больших и малых, есть свой собственный индустриальный или неогротеск. Они действительно в тренде, но, возможно, он уже заканчивается? Я не знаю.
Вы всегда опираетесь на какой-то определённый шрифт?
Я спроектировал Plain, который был попыткой рефлексии на конец 80-х. Мне хотелось передать эту холодную визуальную атмосферу, у меня были некоторые источники, но реконструкцией этот шрифт назвать нельзя. В типографике есть конкретные направления, я предпочитаю группу шрифтов, связанную с модернистским движением. Но мне нравятся и другие жанры, сейчас я работаю над антиквой, по-своему очень рациональной, но основанной на французском Возрождении. Этот проект никак не связан с каким-либо конкретным шрифтом. Что-то вроде реконструкции, но связь слишком слаба, чтобы его так называть.
В Plain вы создали объективный, холодный образ. Как вы этого добились?
Один из способов — геометрия. Геометрические шрифты были в тренде около пяти лет назад. Ещё одним источником вдохновения были поздние швейцарские гротески вроде Unica. Дизайнер шрифта рассчитывает, что зритель или дизайнер заметит некоторые нюансы и они ему понравятся или заинтересуют его. Это может быть движение, которое следует за рукой, геометрия или своеобразный баланс. Взаимодействие знаков и их форм тоже может зацепить зрителя.
В 60-х была мода на чистые, безупречные формы. Как наряды французского кутюрье Андре Куррежа (André Courrèges). Форма, которая была чистой идеей, не основанная на чём-то природном, абсолютная абстракция. Чтобы сделать «холодный» шрифт, вам не обязательно имитировать вырезанную сталь или вычищать следы краски из контура, так же как вас никто не вынуждает играть в чистую геометрию и а-ля Futura. Для точного результата нужно найти баланс между элементами, хранящими память о традиции, и современными инструментами проектирования. Иногда вашей целью может быть создание яркого, выразительного образа, а порой вам нужен лишь лёгкий оттенок. Иногда нужно, чтобы шрифт был осязаемый, будето сделанный вручную, а порой он должен быть как абстрактная живопись, где не виден след кисти. В гротеске Theinhardt, например, остался заметен след шероховатых, старых форм. В Рlain я хотел, чтобы в формах знаков не было и следа влияния никаких инструментов. Но при этом чтобы Plain остался в жанре швейцарских гротесков. Это очень тонкая, исключительно интуитивная часть процесса работы над шрифтом.
Вам когда-нибудь приходилось работать с необычным брифом?
В основном мои заказчики отталкиваются от конкретных образцов. Например, сразу после выпуска Theinhardt у меня заказали два шрифта. Один для New York Times Magazine, они хотели суперузкое начертание этого шрифта. А лондонский Институт современного искусства (Institute of Contemporary Art) хотел версию, где все овальные знаки были бы более круглыми. Чтобы сделать новый логотип ICA, они хотели использовать практически круглую C. Это было легко, потому что всё прочее осталось как было.
Обычно я работаю с арт-директорами, и они способны всё сформулировать в довольно простом брифе. Я не очень много занимаюсь проектами на заказ, они могут разжечь интерес и вдохновить, но лучше иметь в запасе побольше времени, чтобы довести работу до конца. Я работаю достаточно быстро, но у меня очень много идей. Например, для Genath я нарисовал прямое начертание за неделю, ещё одна неделя ушла на курсив. Но после этого потребовались годы, чтобы развить его до полноценного семейства. Если идея понятна, всё происходит очень быстро. Но если у вас есть сомнения, если вам кажется, что шрифт слишком архаичный или слишком современный, то процесс занимает больше времени. Порой шрифт имеет право на существование, но он недостаточно интересный или не выражает то, что я задумывал. Возможно, некоторые из них всего лишь вариации на одну и ту же тему, пока в один прекрасный день вы наконец не поймёте, какой же из них самый интересный, а после этого расширите его до семейства со множеством начертаний.
Вы рисуете все начертания сами?
Да, я всё делаю сам. Я всё больше и больше пользуюсь интерполяцией, но в Theinhardt я отрисовал все начертания вручную. В Clarendon некоторые начертания в курсиве были сделаны с помощью интерполяции, но всё равно пришлось перерисовать формы овалов и окончания штрихов. Я пытаюсь выиграть во времени, интерполируя среднее начертание. Но в основном я рисую их все сам.
Как вы развиваете шрифтовую идею?
Это сложный процесс. Иногда всё получается очень быстро, а порой приходится поковыряться. Мне не нравится форсировать работу над шрифтом, я предпочитаю остановиться и подождать, пока моё представление о нём прояснится. Я придумываю возможные решения, а затем проверяю их. У меня в столе много проектов, порой один шрифт подсказывает решение для какого-то другого проекта в архиве. Тестируя возможные варианты, я спрашиваю себя: «Работает? Или лишь уводит в сторону от первоначальной идеи?»
У вас есть список шрифтовых идей, план, которому вы следуете?
Да, но я как бы неофит. Не очень точно выразился… я учился графическому дизайну, но меня лишь немного обучали леттерингу, и только через цифровые инструменты я сам пришёл к шрифтовому дизайну. Я начал рисовать свои собственные шрифты в 90-е. Я даже историю типографики особо не изучал. Мне потребовалось время, чтобы собрать какие-то книги и дистанцироваться. У меня не было никакого чёткого плана, это всё просто как-то случилось со мной. Я начал рисовать шрифты достаточно поздно, после сорока.
Что бы вы посоветовали начинающим шрифтовым дизайнерам?
Я был графическим дизайнером, который интересовался типографикой. В качестве графического дизайнера я делал совместные работы с верстальщиками. Я любил читать и изучать историю, но у меня не было какого-то определённого плана. Мне был интересен неоклассический стиль, поэтому я собирал информацию о Didot. Случайно я нашёл совершенно неизвестного Didot, Пьера Дидо (старший брат из третьего поколения рода Дидо. — Прим. ред.). Этот Didot был странным, к тому же в то время шрифтовой неоклассицизм был совершенно не в моде. Но тем не менее, к моему удивлению, мой первый шрифт Didot Elder стал достаточно успешным. Тогда у меня не было никакого плана, но сейчас я уже не такой наивный. Успех Didot и Theinhardt меня удивил, поэтому теперь я склонен думать немного иначе. Это было лишь хобби, но теперь я бы мог этим зарабатывать на жизнь.
Графический дизайнер во мне очень любит современные шрифты, мне кажется, они спроектированы очень хорошо, но у меня не возникает желания ими пользоваться. Наверное, это потому, что я обучался в 70-е, а тогда популярной была идея фрутигеровских шрифтов, Akzidenz-Grotesk или других холодных, рациональных гротесков. Мне нравятся грубоватые шрифты, напоминающие о металлическом наборе.
Вы часто работаете своими шрифтами?
Сейчас я использую их всё больше и больше. Но порой я рисую шрифт просто потому, что мне нравится это делать. Мне нравится именно рисовать шрифт, а в своих работах предпочитаю использовать что-то более грубое. Хороший пример — антиква Genath, это странный шрифт. Genath родился из небольшого исследования первой работы Йохана Хааса (Johann Wilhelm Haas) для словолитни Genath в Базеле. Особенно весело было рисовать курсив. Мне казалось, что его невозможно использовать, пока мой хороший приятель, Гилл Гавилль (Gilles Gavillet), не удивил меня, набрав им текст в одной книжной серии (серия Documents издательства JRP|Ringier. — Прим. ред.). Это отлично сработало, и я решил расширить семейство, а теперь его используют повсеместно. Обычная история, для меня шрифт слишком историчный и странный, но в то время барокко было популярно. Взять тот же шрифт Эрхарда Кайзера (Erhard Kaiser) DTL Fleischmann, неизменно пользующийся спросом с тех пор.
Мне нравится копать и находить что-то новое, сейчас мне интересны шрифты поздних модернистов и их истории. Как, например, Rotis и Gerstner — необычные шрифты. Мне они нравятся, потому что сейчас на них никто не обращает внимания. Они странноватые по многим причинам, но мне нравится выяснять, что же дизайнер имел в виду. Я сам, возможно, никогда Rotis использовать не буду, но я его исследую, потому что никто другой им сейчас не занимается. Как со старыми гротесками 15 лет назад, когда на них никто не обращал внимания, а затем они внезапно вошли в моду.
Как вам удаётся в шрифтах передавать едва уловимые оттенки характера?
Я считаю, что гораздо важнее определить конкретный образ шрифта. Часто молодые дизайнеры проектируют супергарнитуры, в которых есть всё: антиква, гротеск, гибридные формы, брусковые начертания и так далее. Мне же нравятся самобытные шрифты. А как добиться самобытности в супергарнитуре? Это очень сложно. Нужно быть скромнее и не пытаться сделать всё сразу.
На мой вкус, интерпретация Гельветики Кристиана Шварца получилась слишком американской. Возможно, в связи с доработкой форм для текстовых начертаний результат отдаляется от оригинального характера и некоторых особенностей Гельветики. Вы задумывались, например, почему набор любого слова Гельветикой превращается сразу в логотип? Потому что у каждой буквы этого шрифта есть собственный визуальный характер, увидеть и понять который не всегда просто. Это как в классической музыке: конечно, любой исполнитель может сыграть произведение немецкого композитора, но иногда нужно быть именно немцем, чтобы понять и сыграть Шуберта. Так, конечно, не принято говорить, но, мне кажется, в этом что-то есть. С другой стороны, никто не отменял глобализации всего вокруг.
В таком случае дизайнер не может быть незаметным в шрифте?
Мне кажется, это как с едой. Сегодня вокруг нас довольно много «унифицированной пищи»: паста или кофе, например. Но если вы изобретательны в ингредиентах, вы можете приготовить и что-то оригинальнее — настоящее мексиканское, итальянское или норвежское блюдо, однако необходимо время и опыт, чтобы подобрать правильный состав компонентов. У шрифтового дизайнера, в меру его способностей, формируются индивидуальные рецепты и вкусы.
К примеру, у Мэтью Картера великолепное понимание исторических и современных шрифтов. В своём шрифте Carter Sans он в определённом смысле продолжает линию Бертольда Вольпе (Berthold Wolpe). Вольпе, в свою очередь, — ученик Рудольфа Коха, эмигрировавший из Германии в Англию в 30-е годы. Многие знают его шрифт Albertus. И вот если сравнить Albertus с Carter Sans, то можно обнаружить много интересного. Carter Sans — одна из последних работ Мэтью Картера, что-то вроде реализации в графике пластики резьбы по камню. Возможно, сходство — это результат влияния англосаксонской культуры, общей визуальной среды или просто хороший кругозор. Однако детали, которые передают эту атмосферу, — неуловимые решения вроде характера окончания штриха. Это очень сложно, и это часть культурного бэкграунда. Это всё зависит от полученного образования в целом и профессионального образования в частности, культурных традиций и опыта.
.
Редакция выражает благодарность Евгению Анфалову за помощь в подготовке материала.
Арве Ботевик окончил магистерскую программу (2015–2017) ECAL по шрифтовому дизайну.
С 2011 года Франсуа Раппо курировал в ECAL магистерскую программу «Арт-дирекшн», которая с 2016 года была разделена на два направления: магистратура «Шрифтовой дизайн» и «Фотография».
Barnes P., The Most Beautiful Swiss Books 2012. Bundesamt für Kultur, Bern 2013