сё началось в 2015 году в одном из крупнейших берлинских книжных магазинов Buchhandlung Walther König, полки которого трещат под тяжестью книг по искусству и дизайну. Здесь можно найти как новинки издательств со всего мира, так и редкие книги, за которыми порой приходится охотиться. Именно здесь, в секции типографики, мне посчастливилось найти книгу, составленную Гердом Фляйшманом, — «Баухауз: печатные материалы, типографика, реклама» (Bauhaus. Drucksachen, Typografie, Reklame, Edition Marzona, 1984). Это уникальное исследование наследия Баухауза в области печатных материалов, которое представляет читателю как эволюцию типографики самого Баухауза, так и революцию в мышлении его студентов и поколения «дцатых». Профессор Фляйшман согласился поработать с издательством «Шрифт» над русским изданием его книги, что, надеемся, приведёт нас к долгосрочному сотрудничеству. — ЕЮ
I. Возвращаясь к Баухаузу
Знания о Баухаузе распространились уже далеко за пределы дизайна, архитектуры и фотографии. Правда, в этом широком контексте Баухауз воспринимается скорее как яркий бренд, представитель интернационального стиля и модернизма, нежели как социальный феномен и источник знаний и опыта. Что Баухауз означает для вас и вашего поколения?
Свобода! Для меня это прежде всего свобода. Когда я впервые узнал о Баухаузе в 1955 году, Баухауз сулил свободу. В то время в немецких домах всё ещё во многом сохранялся менталитет, сформированный нацистским режимом. К примеру, когда я включал радиостанцию American Forces Network — в основном я слушал джаз, — моя мама называла это «музыкой ниггеров», и ей не нравилось, что её сыновья слушают что-то подобное.
В целом во власти оставались всё те же моралисты, те же люди, что и раньше занимали должности в судах и административных органах. Так называемая денацификация была проведена весьма поверхностно, так что даже во главе таких крупных национальных банков, как Deutsche Bank, оставались люди, которые ранее поддерживали политику Гитлера. Например, банкир Герман Йозеф Абс (Hermann Josef Abs) был одним из них.
Поэтому, когда ко мне в руки впервые попали фотографии из Баухауза, я ощутил волну свободы. Это касалось и свободы отношений между полами, потому что парни и девушки учились там вместе в смешанных классах, тогда как я учился в школе для мальчиков. Разделение учеников по гендерному признаку было одним из строгих правил. И конечно, для нас, мальчишек, было страшно любопытно разглядывать девчат из окон во время уроков, потому что время наших перемен не совпадало. Мы были на уроках, когда они гуляли, и наоборот.
На тех фотографиях студентов Баухауза кроме свободы я видел новую жизнь, искренность и единство жизни и работы. Я не берусь отвечать за всё поколение, но я чувствовал именно так.
Сегодня же многие воспринимают Баухауз именно как стиль. Однако Баухауз всегда стремился ровно к противоположному. Вальтер Гропиус хотел создать именно процесс и не пытался изобрести стиль, который позже назовут стилем Баухауза, или Интернациональным стилем. В предисловии к первой монографии Баухауза, которая была опубликована в мае 1955 года, Гропиус писал: «Сущностью Баухауза был непрерывный процесс, а не создание нового стиля» (Das Wesen des Bauhauses bestand in einem sich ständig weiterentwickelnden Prozess, nicht in der Schaffung eines neuen «Stils»).
Если посмотреть на непродолжительную историю Баухауза, то можно заметить, что за четырнадцать лет, с 1919 по 1933-й, парадигма школы кардинально менялась несколько раз: от «Искусств и ремёсел» (Kunst und Handwerk, 1919) через «Новое единство искусства и техники» (Kunst und Technik — Eine neue Einheit, 1923) к «Со-трудничеству» по Ханнесу Майеру (co-op, 1928–1930).
Увы, не многие понимают, что ценность Баухауза именно в представлении творческого процесса. Возьмём ту же смену директоров школы: переход управления от Вальтера Гропиуса к Ханнесу Майеру был тоже процессом, потому как Ханнес Майер придерживался других взглядов о том, что такое творчество. Гропиус (что было характерно для его поколения) уповал на гениальность, индивидуальность, в то время как Ханнес Майер считал, что творчество раскрывается именно в коллективной работе. Да, сегодня мы уже разобрались с тем, что командная работа может быть продуктивнее индивидуальных усилий, но тем не менее команде всегда будут нужны сильные независимые лидеры во главе.
Да, командная работа приносит больше плодов, и возможна смена лидера внутри одного коллектива, но мне кажется более существенным именно сочетание двух парадигм. Команда нуждается в ярких независимых мнениях, невозможно собрать сильную команду, если все её участники слабы и среди них не будет принципиальных дискуссий.
Гропиус утверждал, что Баухауз должен быть процессом, как и командная работа, где всегда присутствует процесс (даже во взаимоотношениях её участников). К сожалению, именно эту идею Гропиуса часто не понимают люди, которые поднимают флаг «сделано в стиле Баухауз», например, для рекламных кампаний архитектурных объектов. Это просто противоречит самой сути Баухауза.
Образовательная программа Баухауза во многом была основана на педагогических экспериментах. Что, по-вашему, служило ключевым моментом в формировании мышления студентов Баухауза?
Безусловно, это форкурс (Vorkurs, подготовительный курс) Баухауза. На этом подготовительном курсе студенты должны были выбросить из головы всё, что они знали об окружающем их обществе и существующих ценностях и убеждениях. Они должны были открывать для себя весь мир и его проявления заново, с нуля — всё материальное, духовное, социальное. Они должны были сформировать новый взгляд на мир. Поэтому главным для студентов было «разучить обратно» накопленные знания. Невозможно построить новый мир, не избавившись от старого.
Здесь студенты знакомились со всеми возможностями материалов, всё-таки ещё было время материального: железа, дерева, камня и так далее. Тот мир сильно отличался от нашего, который становится всё более нематериальным. Однако не нужно обманываться, что в этом есть спасение.
Сформировал и изначально вёл форкурс Иоганнес Иттен. Но я думаю, что идея этого подготовительного курса была всё-таки общая, основной состав педагогов поддерживал её, и он появился как важная часть учебного плана. В 1923 году вместе с приходом Ласло Мохой-Надя в Баухаузе появился конструктивизм и новый образ мысли, но до этого Баухауз находился под сильным влиянием экспрессионизма и мистицизма, Зороастрийского учения например, которое культивировал Иттен.
У Иттена было собственное уникальное представление о том, что такое искусство, ритм, цвет (оно охватывало все материальные и нематериальные аспекты искусства), он настаивал на том, что студенты должны избавиться от религиозных и повседневных стереотипов и от своих представлений об искусстве. Его подход к изучению со студентами живописи ничем не отличался от его исследований в области физических материалов: они анализировали композицию полотен XV–XVI веков, выявляли цвета, которые тогда использовались, функции этих цветов — чем пишут святых и как изображают Марию или Иисуса. Его теории появились в том числе для того, чтобы помочь студентам начать думать самостоятельно.
Иттен попытался объяснить это в Утопии, он пишет, что никто не может научить искусству. Возможно только понимать искусство, развить своё творческое начало, но никто не может научить творчеству или тому, как быть художником. Это было главным отличием Баухауза от других школ того времени. Студенты других учебных заведений всё так же рисовали гипсовые копии римских и греческих скульптур, изучали классические принципы композиции и колористики, отрабатывали технику рисунка. А в Баухаузе даже для самого Иттена, который имел своё чёткое представление о природе вещей, самым главным было помочь студентам расширить границы мышления, прийти к внутренней свободе.
«Храм социализма» — так назвал Вальтер Гропиус в своём манифесте 1919 года идею Баухауза. Можно ли сказать, что Баухауз, созвучно настроениям своего времени, реализовал идеи социализма через стандартизацию и дизайн-мышление?
Я думаю, Гропиус быстро оставил идеи социализма, которые были заложены в публикациях Arbeitsrat für Kunst (Рабочий комитет по искусству, 1918–1921), потому что обстоятельства того времени не особо располагали к разговору на эту тему. Тогда Баухауз как государственное учреждение спонсировался землёй Тюрингия, и если бы Гропиус поднял флаг социализма, буржуазное общество, от которого зависела политика Тюрингии, прекратило бы финансировать школу. В итоге в концепции школы стало преобладать изобразительное искусство, ремёсла и обучение дизайн-мышлению. К тому же в это время в Баухаузе появились очень яркие идеи Тео ван Дусбурга, который представлял движение «Де Стейл» (De Stijl), и Эля Лисицкого, представлявшего русский конструктивизм.
Не стоит забывать, что поначалу Баухауз развивался в условиях сильной конфронтации с настроениями небольшого городка Веймара, в конечном счёте это и вынудило Гропиуса в 1925 году принять решение о переезде школы в Дессау. И уже там воплотилась новая парадигма Kunst und Technik — Eine neue Einheit. Само здание школы манифестировало новый уклад. В отличие от Тюрингии общественное настроение здесь было на стороне Баухауза, а городская политика формировалась либералами. Среди людей, поддержавших переезд школы в Дессау, был Хуго Юнкерс, успешный предприниматель, меценат, известный авиаконструктор, он же стал её основным спонсором.
Тема социализма с новой силой прозвучала уже после ухода Гропиуса в 1928 году, когда Ханнес Майер, убеждённый коммунист, возглавил школу. Он считал социализм программой будущего. Однако нельзя сказать, что Баухауз в целом пропагандировал социализм. Это были очень противоречивые времена.
Серьёзные изменения в эволюции Баухауза произошли под давлением послевоенного кризиса и настойчивого требования властей оправдать существование школы практической пользой. Тогда, в 1923 году, на смену буддисту и мистику Йоханессу Иттену пришёл конструктивист Ласло Мохой-Надь. С его появлением образовательная программа была направлена в более прагматичную сторону. Какие изменения произошли в этот период в целом в школе и в типографике Баухауза в частности?
Мохой-Надь был абсолютным конструктивистом, он состоял в венгерском объединении художников и писателей, называвшемся MA («Сегодня»), и горячо поддерживал идеи, провозглашённые Лисицким и Эренбургом в журнале Вещь/Gegenstand/Objet. В опубликованном манифесте воспевался объект и обнулялось искусство, здесь творчество должно служить миру вещей, а не абстрактным категориям искусства. Согласно новым идеям, живопись и скульптура тоже должны рассматриваться с точки зрения вещей, искусство ради искусства не имеет смысла.
Посмотрите на иллюстрации в журнале Вещь/Gegenstand/Objet — они воспевают предметность. Идея конструктивизма заключалась в том, что время предметов искусства прошло, мир нуждается в едином визуальном ритме и творчество следует направить на создание вещей. («Мы назвали наше „Вещь“, ибо для нас искусство — созидание новых вещей… Всякое организованное произведение: дом, поэма или картина — целесообразная вещь, не уводящая людей от жизни, но помогающая её организовать…„)
В первых работах в Баухаузе Мохой-Надь был в буквальном смысле прямолинеен, его ранние композиции похожи на железные каркасы архитектурных сооружений с жёсткими вертикальными и горизонтальными элементами. Жена Ласло, Люсия Мохой — талантливый фотограф, документалист, редактор — в совершенстве владела немецким языком и часто помогала ему в подготовке публикаций и очерков. Хрестоматийные фотографии здания Баухауза были сделаны именно Люсией. Вальтер Гропиус высоко ценил её талант и именно ей доверял съёмку архитектуры и объектов, изготовленных в мастерских Баухауза, для различных публикаций.
Конечно, Ласло и Люсия сильно повлияли друг на друга, и Ласло в известной степени пришёл к своей фотографии с её помощью. Парадоксально, но в расписании Баухауза не было занятий фотографией вплоть до 1929 года, когда было открыто специальное отделение. Для самого же Мохой-Надя язык фотографии и эксперименты в этой области были важными элементами в работе.
Благодаря Ласло Мохой-Надю в типографике Баухауза отчётливо проявились конструктивистские формы, а их совместная с Вальтером Гропиусом работа над издательской программой и печатными материалами школы способствовала стремительному распространению идей Баухауза.
Сегодня далеко не у всех дизайн-школ есть хоть сколько-нибудь последовательная издательская программа, которую можно было бы сравнить с практикой Баухауза. В большинстве учебных заведений фокус сделан на занятиях и процессе обучения. Конечно, время от времени встречаются публикации самих преподавателей, но среди них нет логичной программы или плана.
II. Типографика Баухауза
До середины 20-х годов типографика Баухауза была абсолютно разношёрстной и не имела ничего общего с чистым и функциональным стилем, который появился позднее. Что можно считать отправной точкой в формировании типографики Баухауза?
В те времена всё — реклама, книги и афиши — либо рисовалось художниками, либо создавалось прямо в наборном цехе. Ян Чихольд в каком-то смысле «изобрёл» профессию типографа в начале 20-х годов. В первой публикации Büchergilde Gutenberg (книжный клуб союза печатников, для которого Чихольд оформлял книги) он отвечал за «типографические решения» (Typographische Anordnung). Это был первый шаг к профессии типографа, какой мы её представляем себе сегодня.
В те времена ассортимент шрифтов и декоративных элементов в наборных цехах был довольно ограничен и однотипен, и продукция, отпечатанная в типографиях, не отличалась разнообразием. Индивидуальные решения можно было получить, только заказав работу художнику «на стороне». Тогда ещё не было таких явлений, как графический дизайн или типографика, не существовало и понимания того, что нужно обучать этому ремеслу. Поэтому в первое время в Баухаузе времён Веймара не было и своей типографии.
Уже позднее, после переезда в Дессау, на цокольном этаже нового здания (где сейчас находится кафе) появился печатный и наборный цех, которым руководил Герберт Байер, а также так называемая рекламная мастерская (Reklamewerkstatt), под его же началом. Типография Баухауза даже вела какую-то коммерческую деятельность, выполняя заказы на печатную продукцию, что приносило определённый доход школе. Но в то время всё ещё не было узнаваемого типографического стиля Баухауза.
В рекламном буклете junge menschen kommt ans bauhaus! («Молодёжь приходит в Баухауз!») Ханнеса Майера была представлена информация о занятиях типографикой, о рекламной мастерской и даже о курсе фотографии. Эти идеи быстро укоренились и давали свои плоды в студенческих работах, поэтому уход из Баухауза Гропиуса, Байера и Мохой-Надя никак не отразился на учебной программе. К этому времени в школе уже появились новые преподаватели — например, Йост Шмидт, бывший студент Баухауза, который вёл занятия по шрифту, типографике, рекламному и выставочному дизайну.
Хорошо, что вы упомянули Чихольда. Сегодня часто забывается тот факт, что почвой для идей, которые он проповедовал в своей «Элементарной типографике» в 1925 году, послужила его встреча с мастерами Баухауза и очерк «Новая типографика», опубликованный Мохой-Надем в 1923-м.
Перед публикацией того нашумевшего специального выпуска Elementare Typographie для журнала Typographische Mitteilungen союза печатников, Чихольд считал именно Баухауз источником этих идей. Но пока он собирал материал для публикации, он понял, что Баухауз не был единственным местом новых принципов типографики и что сам Баухауз тоже позаимствовал идеи у русских, голландцев, поляков и итальянских футуристов. Баухауз просто выступил Меккой для новых идей, и в то время было уже достаточно много людей, которые развивали новый подход к типографике. Поэтому Чихольд сменил первоначальное название своей публикации с Bauhaus Typographie на Elementare Typographie.
Элементарное искусство использовало геометрические формы, из них создавалось всё: декоративные элементы, объекты, иллюстрации — что угодно. Эти идеи овладевали умами Европы, и Чихольд прекрасно это понимал. Он состоял в переписке со многими заметными людьми в своей области и педантично собирал всё касающееся дела.
В целом же типографика Баухауза — это нонсенс: во-первых, Баухауз никогда не намеревался создавать определённый стиль, а во-вторых, на Баухауз оказывали сильное влияния идеи того времени. Однако первым за систематизацию в Баухаузе взялся Герберт Байер: он экспериментировал с модульным минимализмом и выработал в конечном счёте некоторое подобие стиля. Я думаю, что он на протяжении десятилетий был самой влиятельной фигурой в графическом дизайне. У него были большие амбиции как у графического дизайнера, возможно, это объясняет и его работы для нацистов.
Ян Чихольд симпатизировал русскому авангарду и был знаком с Лисицким и его идеями. Мог ли он заимствовать основные положения также из манифеста журнала «Вещь», не указав источник?
Я думаю, это было обычным делом для того времени. Это сегодня мы трепетно относимся к авторским правам и обязаны раскрывать источники, использованные в работе. Правда и то, что художники и дизайнеры всегда ревниво относились к любым предшественникам, все хотят быть первыми. Когда, к примеру, Чихольд в 1928 году издал свою книгу «Новая типографика» (Die neue Typographie), он не упомянул программный очерк Мохой-Надя, который был опубликован под этим заглавием ещё в 1923 году.
Это было время индивидуалистов, гениев, все стремились быть уникальными. За небольшим исключением. Например, Йост Шмидт не претендовал на исключительность, просто не нашлось подходящих партнёров для командной работы. Это же справедливо для Герберта Байера и Ласло Мохой-Надя, если не считать их коллабораций с несколькими типографами в Баухаузе. Есть и другой пример: тот же Вальтер Гропиус часто подписывал проекты архитектурных сооружений своим именем, несмотря на то что огромную работу проделывали архитекторы его бюро. Известно, что серьёзный вклад в проект здания Баухауза в Дессау сделал Адольф Мейер, работавший в его бюро, однако автором проекта принято считать Гропиуса.
Что побудило вас издать книгу «баухауз: печатные материалы, типографика, реклама» («bauhaus: drucksachen, typografie, reklame»)? С чего начался ваш интерес к типографике Баухауза?
К моменту работы над книгой я уже долгие годы занимался типографикой и проектами, связанными с ней, но никогда не имел чёткого представления, что же такое типографика Баухауза. Во время моих архивных изысканий ко мне в руки попала коробка с редкими материалами Баухауза. Там было всё вперемежку, и я ввёл принцип, чтобы всё рассортировать. Получилось три группы, названия которых и легли в основу моей книги. Систематизация позволила мне разобраться, например, в том, что в ранние годы — когда Баухауз ещё находился в Веймаре — все материалы были созданы вне стен Баухауза, ни о каком однородном типографическом стиле даже не могло быть и речи.
Другой характерный пример. В книге, посвящённой выставке Баухауза в 1923 году, титул был спроектирован Гербертом Байером. Это очень странная работа, в определённом понимании бессмыслица: никто не мог понять логику, по которой определялся цвет для букв на обложке. Никакого маршрута чтения. Это исключительно декоративное решение, которое приятно глазу. Всё, кроме обложки, в этой книге спроектировал Мохой-Надь, но и он был ограничен: он оперировал только расположением элементов на титульной странице, колонтитулами и колонцифрами, но весь набор и вёрстка были подготовлены в типографии, согласно их собственным представлениям и возможностям.
Сопутствующие выставке печатные материалы были совершенно разношёрстными: что-то было оформлено вполне традиционно, некоторые вещи были острее, если их проектировал Оскар Шлеммер, другие — ярко конструктивистскими, если ими занимался Мохой-Надь. Плакат к выставке, сделанный Йостом Шмидтом (в то время ещё студентом), был вообще вне какого-либо типографического стиля.
Типографика в Баухаузе — внимание к шрифту и печатному делу в целом — появилась только в 1923 году с приходом в школу Мохой-Надя, а развитие этих тенденций последовало благодаря Герберту Байеру, который руководил школьной типографией. Он также занимался выпуском ежеквартального журнала bauhaus, создавал небольшие вещицы по случаю — пригласительные на студенческие вечеринки, рекламу, афиши и так далее. И в какой-то момент уже типографический стиль Байера стал заметной доминантой Баухауза.
К вопросу о шрифтах того времени. Безусловно, Futura выражает дух 20–30-х годов, однако этот шрифт не имеет прямого отношения к Баухаузу. Если следовать чистой логике, пытаясь воссоздать визуальную среду того времени при помощи подходящей шрифтовой реплики, то в голову приходят соответствующие шрифты: Venus, Breite-Grotesk, Ideal-Grotesk и ряд подобных. Проблема лишь в том, что они сейчас выглядят просто старомодно и не передают смелость и свежесть духа школы. Полагаю, поэтому вы набрали свою книгу этим шрифтом?
Это извечный вопрос. Если вы печатаете тексты на исторические темы, должны ли вы использовать шрифты прежних времён или выбирать что-то подходящее сегодняшнему дню? Если вы работаете над книгой о барочной живописи, должна ли она быть набрана Бодони или Гарамоном? Или вы можете использовать Futura, Meta или Helvetica? Если вы хотите показать не только изумительные работы художников XVII–XVIII веков, но и дать читателю почувствовать, как смердили улицы городов той эпохи, вы можете создать этот контраст, например, набрав книгу шрифтом DIN, почему бы и нет? Я думаю, это зависит от того, что вы хотите сказать своим выбором.
В моём случае использование Futura в книге обусловлено двумя причинами: в типографии Druckerei Heinrich Winterscheidt всегда приветствовали Футуру (первое издание книги вышло в 1984 году, тогда ассортимент шрифтов типографий был всё ещё ограничен. — Прим. ред.). И второй момент, как вы и сказали: Futura отражает дух своего времени. Гарнитура Пауля Реннера соответствует всем критериям, которые педагоги и студенты Баухауза искали в типографике. Однако, издавая книгу о Баухаузе сегодня, вы вправе решать, какой смысл возложить на выбор шрифта. Взгляните на новые сайты Bauhaus 100 или Bauhaus Archive: они используют шрифты, которые выглядят для нас достаточно прогрессивно.
III. Наследие Баухауза
В 2019 году мир будет отмечать столетие Баухауза. Масштаб запланированных мероприятий сулит нам некое победное шествие Баухауза по планете. Чего вы ожидаете от этого явления?
В наши дни многое уже стало условным: когда люди приезжают в Баухауз в Дессау, они не видят самого явления Баухауза, они чаще всего не понимают его суть и ценность. Посетители Баухауза сегодня приходят в здание школы, видят некую выставку и предметы, но они не видят, как кипела работа в мастерских, не видят энтузиазм студентов, не испытывают на себе силу царивших там идей. Всё заканчивается беглым осмотром экспонатов, сувенирной лавкой и чашечкой кофе. И селфи, конечно, на фоне вывески и… всё.
Не сомневаюсь, что бренд Баухауз станет ещё популярнее и будет продано ещё больше реплик его изделий. Если вы посмотрите на Баухауз в Дессау или на Архив Баухауза в Берлине, полки сувенирных магазинов заставлены. Я как-то раз понаблюдал за музейным магазином в Дессау, у них невообразимые продажи: люди покупают, покупают и покупают, не задумываясь о том, что они делают — они покупают стиль.
На мой взгляд, лучшим форматом для празднования столетия Баухауза была бы серия воркшопов, на которых люди могли бы попробовать решить определённые задачи в духе Баухауза: собрать своими руками стул или кресло, напечатать манифест, попробовать с помощью дизайн-решения помочь нуждающимся. Конечно, люди испытывают определённый трепет перед историей, но прогулка по «Икее» может быть не менее увлекательной, чем просмотр хрестоматийных объектов. Например, табурет Frosta, — прекрасная демонстрация идей Баухауза. А в отделе с предметами посуды полно стаканов, чашек и прочей кухонной утвари, которые выглядят совершенно как конструктивистские вещи и соответствуют идеям элементарного дизайна.
Если бы я давал воркшоп по проектированию стула, я бы отвёл всю группу в «Икею» и поговорил именно там, что такое Баухауз и какие вещи из привычной нам повседневной «Икеи» отражают идеи Баухауза. Даже ковры в «Икее» — прекрасные изделия, которые могли бы быть созданы в текстильной мастерской Баухауза. Но задумываются ли об этом покупатели «Икеи»? Во времена Баухауза некоторые левые критиковали школу за то, что её проекты — это вещи для буржуа, а не для простых работяг. Когда Ханнес Майер стал директором Баухауза, он стремился изменить это отношение, но не преуспел в этом, у него было слишком мало времени.
Кстати, «Икея» периодически спонсирует разные мероприятия Stiftung Bauhaus. И если всё-таки что-то будет организовано к столетнему юбилею Баухауза в России, местная «Икея» должна быть обязательно вовлечена, её изделия буквально скандируют «Ба-у-ха-уз».
Кого вы бы назвали успешным последователем идей Баухауза сегодня?
Возможно, Apple, но это уже переход от материального к нематериальному. Apple известна прежде всего своими компьютерами, которые перевернули индустрию графического дизайна. В этом, конечно, огромная заслуга эргономики компьютеров Macintosh.
Любопытно, что бы сказали ребята из Баухауза про Greenpeace или Amnesty International. Совместимы ли такие концепции с идеями Баухауза? Ведь проблемы, которые решают эти организации, не существовали в те времена. Точнее, экологические проблемы, конечно, существовали, но в основном люди не знали о них. Это интересная идея, подумать о Баухаузе и Гринписе, потому что оба этих движения стремились изменить мир к лучшему.
Тем временем идеи, созвучные ценностям Баухауза, стали неотъемлемой частью прогрессивного мира, в том числе в процессах образования. Мой бывший студент, чья дочь ходит школу в Гамбурге, рассказал мне, как в её школе составляют учебное расписание: там минимальное количество обязательных предметов, а большая часть занятий — это самостоятельно выбранные предметы. Ученики составляют своё расписание сами! И если они считают собственные предметы и исследования важнее стандартных занятий, им позволено пропускать уроки и следовать своему учебному графику. Это, конечно, не может нам не напомнить о подходе к обучению в Баухаузе.
В общей сложности каждый семестр в Баухаузе училось около 150 студентов. Конечно, все студенты знали друг друга, и я думаю, они чувствовали себя большой семьёй, стоящей особняком среди традиционных общественных ценностей, готовой создать новый мир.