На русском языке вышел в свет роман «Подмастерье Гутенберга» американской писательницы Аликс Кристи. Роман об одном из важнейших стартапов в истории человечества — печати Библии Гутенберга. Неожиданно, но «Подмастерье» появился не в одном из крупных издательств художественной литературы, а в дружественной нам мастерской «Демоны печати». Её руководитель Сергей Бесов рассказал, что это вполне закономерный шаг для мастерской. Мы расспросили его о деталях, поговорили о будущем «Демонов» как издательского проекта и заодно поинтересовались у шрифтового дизайнера Олега Мацуева о шрифте для новой книги.
* * *
Почему вы решили издать книгу, причём художественную и переводную?
Книгу «Подмастерье Гутенберга» на английском нам подарил Иван Гульков, и поначалу мне было тяжело её читать, хотя я воображал, что книга подтолкнёт меня к изучению языка, и даже возил с собой словарь и тетрадку. Читательский сезон у меня начинается осенью — я иногда езжу на метро и там почитываю книги.
Я приезжал на работу и пересказывал всем очередную главу, как сериал. Рассказывал и про Петера Шёффера, и про то, как они потратили огромные деньги на запуск печатного станка. Как-то я пришёл и говорю: «Слушайте, они там решают важную проблему, в один цвет печатать книгу или в два!» Или: «Гутенберга-то забрали!» На следующий день: «Гутенбергу всё надоело!» Если серьёзно, то книга Аликс Кристи интересна с исторической точки зрения, не только сюжетной. Даже то, как была устроена мастерская Гутенберга, глубоко волновало, потому что многое из книги напомнило мне о нашей мастерской.
Мы давно мечтали издать что-то об истории печати и технологий печати. И тут явилась эта книга. Женя однажды пришёл и сказал: «Давайте её издадим по-русски». Окей, решили, а что для этого нужно сделать? Всего-то купить права, перевести — всё в наших силах.
Можно подробнее о покупке прав на книгу?
Хвала интернету — я просто разыскал в фейсбуке автора, Аликс Кристи, и написал ей в том же духе: мол, читал книгу в метро, очень понравилось, хорошо бы её издать на русском. Она очень быстро ответила, сказала, что работает с агентством William Morris. Обычно, добавила она, мы не работаем с мастерскими или частными лицами, но если вы so enthusiastic, то почему бы и нет? Как оказалось, у них есть представительство в Москве, в котором меня познакомили с Людмилой Сушковой. Мне удалось её убедить, что дело стоящее, и переговоры вела уже она от нашего имени. Это было в начале 2017 года.
Как искали переводчика и почему остановились на Максиме Немцове?
Начиналось всё прекрасно: книга есть на руках, Аликс (автор книги) дала добро, агентство в порядке, переводчик тоже нашёлся замечательный. Мы планировали выпустить русский перевод через полгода. Сначала договорились с Сергеем Ильиным . Мы посмотрели, кто что переводит, поспрашивали знакомых — очень хотели найти переводчика высокого полёта, притом что в этой области мы неофиты — слабо разбираемся как в англоязычной литературе, так и в книгоиздательстве в целом. Я успел съездить к Сергею Ильину, познакомился с ним. Он произвёл на меня сильное впечатление, и мы обо всём договорились. Но произошло несчастье: Ильин умер. Это меня довольно сильно подкосило. Я редко езжу на похороны, но на похоронах Ильина я побывал.
Дальше начались сложности. Мы вновь обратились к знакомым пишущим людям, и в какой-то момент возникло имя Максима Немцова. Агентство тоже сказало: «Круто, конечно, давайте с ним!» Потом я выяснил, что одна из моих любимых книг «Дзэн и искусство ухода за мотоциклом» переведена Немцовым. Мне показалось, что пазл сложился. Я написал ему письмо и приложил PDF с книгой. Макс ответил, что возьмётся за эту работу. Я, разумеется, не имел представления о том, как он переводит и какие именно книги, но считаю это знакомство частью издательского опыта. Редактор нашей книги Шаши Мартынова тоже с ним много работала.
Что ты думаешь о Гутенберге в романе? У Аликс Кристи он выведен тираном, этаким Фаустом, который подозревает весь мир в краже идей, постоянно боится чего-то. И ему противопоставлен Петер Шёффер, нежный и мечтательный трудяга.
Меня такое прочтение личности Гутенберга очень заинтересовало. Когда-то я помогал дочке в четвёртом классе делать доклад про него. Ну что я знал о Гутенберге? Заходишь в Вики, читаешь все эти скучные справки. Они довольно сухие, и, если ты не добавляешь каких-то подробностей и образов, ты не можешь себе представить масштаба изобретения Гутенберга. Аликс Кристи, конечно, реконструирует события, многое придумывает, но есть обстоятельства, в которые я лично верю. Они вдруг начинают резонировать с вещами, которые происходят с нами сейчас. Может быть, конечно, она и сама исходила из знаний о современном мире — о стартапах, новых технологиях и прочем. С другой стороны, есть некие универсальные темы, которые спустя 600 лет не сильно изменились. К таким вещам относится и человеческая природа.
Я рассказывал, что когда мы с Женей только начинали наш проект «Демоны печати», то я сразу почувствовал, что его деятельность в мастерской «Клише» — это хорошо и качественно сделанная работа. Мне не нужно долго объяснять достоинства хорошей работы, я чувствую это сразу. Вот ровно такое же впечатление меня не покидало, когда я читал книгу Аликс Кристи. И не важно, насколько правдива её реконструкция чувств и мыслей Гутенберга, потому что проблемы, с которыми сталкиваются герои книги в процессе создания Библии, и сегодня актуальны.
То есть во многом это книга о производственной страсти, которая полностью поглощает человека.
Это первое, да. А второе, что мы сразу выхватываем из романа Кристи,— это то, насколько важен дизайн, идея. Гутенберг ведь и до Шёффера умел печатать. Но это был совершенно другой уровень. И мне кажется, что эта книга ценна как путеводитель для дизайнера или для любого делающего что-то человека. Дизайн не то чтобы спасёт мир, но он привносит в мир очень многое.
Прекрасная Библия Гутенберга появилась не только и не столько благодаря Гутенбергу, но и благодаря «арт-директору» Петеру Шёфферу, который был каллиграфом и многое знал. Арт-директором я называю человека, который определяет, что такое хорошо и что такое плохо. Для меня книга Аликс Кристи больше про это.
В одной из глав Шёффер рассуждает о том, что рукописная книга принадлежит только ему, но что будет, если набрать её металлическими литерами? Она будет принадлежать всем людям, когда выйдет за пределы скриптория. У Гутенберга подобных мыслей об этике не возникает.
Гутенберг — настоящий предприниматель. Он постоянно что-то придумывает и достигает своей цели. Нужно делать зеркала для паломников? Пожалуйста. Индульгенции? Почему нет. Книга? Ну хорошо. Но это лишь версия. У Капра, например, сказано, что ни на одной из условно гутенберговских книг нет его имени. С одной стороны, это вполне могло быть сделано из конспиративных целей, с другой стороны, есть версия, что Гутенберг состоял в одном из религиозных сообществ, которое считало, что негоже ставить своё имя на книге. Книга — дело богоугодное. Шёффер и Фуст первыми начали ставить издательскую марку на выпущенные книги, это был условный старт книгопечатания. Интересно, что имя Гутенберга через 50 лет практически было уже забыто.
Можем ли мы сказать, что Гутенберг велик потому, что все существующие тогда технологии приспособил для своей задачи? В первую очередь ведь он ювелир и гравёр, отчасти и химик.
Да, и, по Аликс Кристи, одна из самых важных частей для создания подвижных литер была изобретена позже Гутенберга. Он мог использовать отливку литер в песке и глине, а не в форме , с которой работал скорее Шёффер в дальнейшем. Узнать доподлинно, как обстояли дела, наверное, нам уже не удастся.
Вы заказали для книги шрифт и работали над ним с Олегом Мацуевым. Расскажи чуть подробнее об этом.
Мы стали думать, кто нам может сверстать книгу и сделать макет, конечно. Мы принципиально не хотели заниматься этим самостоятельно, решили положиться на специалиста. Вопрос был именно в дизайне макета, и вновь нам хотелось найти лучшего мастера на эту задачу. Антон Мизинов посоветовал нам обратиться к Евгению Григорьеву. Похоже, что путь Гутенберга и нас настроил на некий максимализм в производстве этой книги.
Женя Григорьев нам рассказал про Капра с его лейпцигской антиквой и про Тима Аренса, который сделал на её основе гарнитуру Lapture. Сначала это показалось нам не очень технологичным — разрабатывать шрифт только под один проект. Но Аренс дал согласие, Олег Мацуев подключился к разработке кириллической части шрифта, и всё это выглядело уместным. Олег разработал кириллические знаки для прямого и курсивного начертания.
Шрифт специально для книги — это нетехнологично и невыгодно?
Абсолютно. Только из любви к искусству, порыв души. Но и Олег Мацуев делает это отчасти из любви к искусству, потому что мы знаем реальную цену такой работы. И очень это ценим, конечно. И с Тимом Аренсом мы тоже договорились, что это будет эксклюзив только для книги и больше мы кириллическую версию Lapture не используем нигде.
Какую роль сыграл Евгений Григорьев в этом проекте?
Макет мы полностью поручили ему. Сначала мы ориентировались на формат американской книги, хотели такой же «наладонник» получить на выходе. Но у Григорьева свой взгляд на эти вещи, хотя некоторые моменты мы обсуждали, колонтитулы к примеру. Это опять нас возвращает ко вкусу чтения и восприятию. Почему-то в последнее время меня раздражают колонтитулы в современных книгах, они буквально мешают мне читать. Но в нашей книге разворачивается некая история и ты постоянно перескакиваешь то на тридцать лет вперёд, то обратно, и поэтому Женя вполне обоснованно настаивал на колонтитулах , которые выстраивали бы временную линию. Хотя и в таком виде мне казалось, что колонтитулы немного мешают погружаться в текст.
У нас в переводе появились сноски на библейские тексты, чего в оригинале не было. Эта многослойность нас радует, да и заинтересованному читателю будет удобно сверяться со священными текстами. Мне кажется, это наделяет текст важным смыслом. Читая английскую книгу, мы не всегда улавливали его, а у нас такие фрагменты пояснены, ведь в оригинале прямая речь героев изобилует цитатами и парафразами из Писания.
Назвавшись издательством, вы продумываете стратегию продаж, экономику производства, полиграфические материалы? Ведь это всё будет влиять на конечную цену в рознице.
Хорошо, если вернувшиеся деньги просто покроют затраты на выпуск этой книги. А цену мы поставим 666 рублей, независимо от затрат (шутка). Производство мы обсуждали с Женей Григорьевым. Считали и в России, и в Прибалтике. В Латвии получается чуть дешевле, но важнее то, что там есть нужная нам бумага и переплётные материалы. Любопытно, что в нашем случае версия в переплёте получается дешевле мягкой обложки. В случае переплёта мы решили сделать суперобложку высокой печатью.
Хочу рассказать про иллюстрацию на обложке. Женя Григорьев предложил сделать ксилографию на обложке, это было бы уместно. Мы мечтали и про шесть иллюстраций внутри книги, но поняли, что не потянем — нужно продумать сюжеты, потратить много времени на создание гравюр. Гравюру резал Григорий Бабич. Получается, мы умудрились и в эту область заглянуть, пока делали книгу. Конечно, на бóльшей части тиража мы сделали обложку высокой печатью с фотополимерного клише, но 50 экземпляров отпечатаны с оригинальной гравюрной доски.
Григорий Бабич и Олег Мацуев прекрасно дополнили друг друга в этом проекте. Я сделал композицию обложки и разбивку строк, задав зоны для иллюстрации и леттеринга, а они исполнили каждый свою часть работы. В книге много любопытных деталей. Например, знак на титуле с Гутенбергом, Фустом и Шёффером — это интерпретация Григорием похожего «медальона» из книги XIX века. А тиснутая на переплёте марка — это, с одной стороны, отсылка к гербу Майнца, колесу с шестью спицами (Mainzer Rad). С другой — намёк на многие издательские марки-колофоны с их христианской и алхимической символикой (крест, хризма, сурьма и так далее). Так получилась воображаемая марка некого издательства из Майнца инкунабульной поры. Из микротипографики — в сплошном наборе появляется текстура, когда речь в романе идёт о конкретных литерах. У Аликс Кристи они даны курсивом, но при переводе смысл этих выделений ускользал.
Леттеринг для обложки тоже делал Олег Мацуев? Получается непростая производственная цепочка.
Да, тоже Олег Мацуев, но мы хотели, чтобы буквы попробовал вырезать Григорий Бабич по рисунку Олега. Оговорюсь, мы понимаем, что эта книга не только для дизайнеров. То есть какие-то решения — очевидный перебор, например способ склеивания, который мы сами придумали для своих ежедневников. Он позволяет раскрываться книжному блоку без ущерба для корешка, при этом выглядит невероятно чисто и эстетично. Но на машине такой переплёт не сделаешь, только руками, а это максимум 100 экземпляров.
Мы привыкли жить в комфортном быту: еда, вещи, электроника постоянно совершенствуются. А мир книг очень консервативен. Значительная их часть недружелюбна к человеку, с ними некомфортно взаимодействовать. Они тяжёлые, с мелованной бумагой внутри, плохо раскрываются, хотя содержание может быть очень интересным. И это меня как дизайнера раздражает.
Но читатель чаще всего готов простить любую безобразную форму книги из-за её содержания.
Да, конечно. Я понимаю роль привычного переплёта — книгу нужно было защищать, это и сейчас так. Достаточно зайти в любой крупный книжный магазин, и становится понятно, насколько книге непросто — её роняют, разгибают и сгибают, ставят на тесные полки… Но мне кажется, что в будущем книги станут более удобными, ведь логистика упростится — из интернет-магазина сразу в руки покупателям.
Есть такой проект «Сделано», там люди ремонтируют квартиры. Почтовая рассылка этой компании (редкий случай!) не напрягает. Так вот, в одном из последних писем было сказано, что, несмотря на всю любовь к книгам, сейчас не многие хранят дома большие библиотеки. Почему? Книги неудобны. Современные книги практически невозможно читать одной рукой. А попробуй почитать, если у тебя на коленях ребёнок, например, а книга лежит на столе — ты её постоянно будешь прижимать, разгибать, в общем, мучиться.
Книга, которая для тебя важна своим содержанием, нужна для работы или внимательного, вдумчивого чтения, имеет ценность на бумаге. Её можно положить на стол, перелистать, сделать в ней заметки. Пока это открытый вопрос, исчезнет книга на бумаге или нет. Ещё интересно наблюдать за поколением, у которого выработалась привычка больше смотреть и слушать, а не читать. Несмотря на пресловутую цифровизацию, в настоящем книжном магазине с бумажными книгами начинаются чудеса. У моей 15-летней дочери глаза разбегаются, когда она видит все эти прекрасные книги, комиксы, какие-то необычные яркие издания. Всё-таки это в природе человека — взять с собой книгу как материальную, дорогую тебе вещь.
Интервью прошло до начала локдауна в Москве в связи с пандемией коронавируса.
Евгений Перфильев — сооснователь и владелец (до 2020 года) мастерской «Демоны печати», печатник, типограф.
Сергей Борисович Ильин (1948 – 2017) — выдающийся переводчик англоязычной прозы. Среди переведённых им книг — «Пнин», «Бледное пламя», «Ада» Владимира Набокова, книги Марка Твена, Джона М. Кутзее, Стивена Фрая и другие.
Петер Шёффер (Peter Schöffer, ок. 1425 – 1503) — один из первых немецких печатников. Учился в Париже и был переписчиком рукописей, каллиграфом, в 1452 году стал подмастерьем Гутенберга и основным работником в его типографии.
Петер Шёффер (Peter Schöffer, ок. 1425 – 1503) — один из первых немецких печатников. Учился в Париже и был переписчиком рукописей, каллиграфом, в 1452 году стал подмастерьем Гутенберга и основным работником в его типографии.
Шрифтолитейная форма — устройство, в которое помещалась матрица с выбитым на ней изображением буквы (знак выбивали пуансоном). Словолитчик наполнял полость формы специальным сплавом, и после затвердевания форму можно было разомкнуть — так получалась литера с рельефным изображением знака.
В итоговой версии вёрстки колонтитулы решили убрать.
Кириллица Lapture вполне точно передаёт ощущения от латинского оригинала: крепкий каллиграфический шрифт с немецким характером. Безусловно, в кириллице вкус готики ощущается слабее. У нас нет большого количества угловатых арок, характерных для готических почерков (в кириллице они присутствуют только в а, з и ч), нам почти незаметна разница между более ренессансными прописными и более средневековыми строчными, которая латинскому читателю может напомнить об исторических изданиях.
Однако каллиграфические сломы формы, низкий контраст, грубоватые засечки создают нужный образ — образ мощного и одновременно изящного каллиграфического шрифта, который говорит с нами языком Гутенберга. При работе над прямым начертанием у меня почти сразу возник термин, который наиболее точно описывал латинский оригинал,— «внутренняя динамика». За счёт массивных засечек, закрытых форм буквы не бегут в строке, как это бывает с ренессансными шрифтами, а стоят. Но внутри каждой отдельной формы выразительное движение. Такой эффект типичен для текстуры, на которую ориентировался Капр.
Это понимание привело к разрешению некоторых вопросов в графике кириллицы. Например, формы Й. Если мы представим типичный динамический шрифт, то й часто будет лишена двух-четырёх засечек, а кратка над ней будет асимметричной. Подобное решение не работало в Lapture — буква становилась чересчур легкомысленной и выбивалась из ряда. В итоге асимметричная кратка попала только в строчной курсив. Такое объединение динамических и статических черт в целом характерно для некоторых шрифтов третьей четверти XX века.