Кириллица
в русской культуре

ётр I писал своему торговому агенту, голландскому купцу Христофору Бранту, о заказываемых через него в Амстердаме новых литерах: «И как сию азбуку получишь, и слова (буквы, литеры. — Ю. Г.) будут готовы, всех трёх рук (размеров, кеглей. — Ю. Г.) напечатать „Отче наш“ или иное что краткое и прислать на почте». Письмо было написано 29 января 1707 года, в период активной работы над проектированием и изготовлением нового русского шрифта. 8 ноября 1708 года он же писал князю М. П. Гагарину о новых московских литерах и просил «напечатать какую-нибудь и молитву тою азбукою, хотя „Отче наш“, и прислать с тою азбукою». И опять через три дня — И. А. Мусину-Пушкину о поправках в азбуке, которую также просил прислать ему «с какою-нибудь молитвою, напечатанною оными литерами».

Речь идёт во всех случаях о пробах шрифта, который назовут впоследствии «гражданским». Сам Пётр предназначит его в январе 1710 года для печатания книг «исторических и манифактурных», то есть светских, в противоположность церковным, для которых был сохранён прежний полуустав. Почему же царь просил напечатать этими литерами именно молитву?

Ну, положим, что было обычным печатать в качестве образца нечто благочестивое. Но всё равно его пожелание определённо противоречило принятому назначению новых литер. Очевидно, в планах Петра произошли за короткое время важные изменения. Шрифт, задуманный сперва как универсальный, получил более узкое назначение. Документальных данных об этом нет, но легко понять вероятную причину такого решения. Новшество, коренным образом меняющее облик религиозной книги, грозило чрезвычайными общественными потрясениями. Полустолетием раньше незначительные поправки в её текстах и в церковных обрядах уже вызвали церковный раскол.

Богослужебная книга была предметом священным, материализацией Слова Божия. И функционально, и стилистически она была органично включена в систему церковных обрядов. Её зримый образ и, в частности, форма текста защищались многовековой традицией. Кириллица пришла на Русь вместе с православием, в составе богослужебной и религиозно-учительной книги, как её главная часть: само Слово. Её дальнейшая эволюция была замедленной. Новые формы письма также приходили к нам от единоверцев: полуустав, вязь, а с ними и новые типы книжных орнаментов, появлялись в Болгарии по крайней мере полустолетием раньше, чем на Руси. Можно думать, что это не признак «отставания» или недостатка творческого начала, но результат особой бережности к традиционному образу писанного слова.

Кириллица — славянское письмо, принятое в православных странах, — объединяла исповедующих эту веру славян в некое культурное сообщество, наглядно — через характерный облик письма — противопоставленное «латинянам» (католикам), а позднее и протестантам.

Возвращаясь к культурному смыслу петровской шрифтовой реформы, следует напомнить, что она была органической частью целостной программы перестройки русской культуры по европейским барочным образцам, и важнейшей частью её был отрыв от средневековых корней, смена традиции, радикальное преобразование стиля. А значит, новый шрифт был создан не потому, что был, как иногда писали, «удобнее» старого, «больше подходил» для технической и научной литературы или даже был «понятнее». Очевидно, что для людей, воспитанных на старой книге, он понятнее не был, напротив, создавал лишние затруднения. Зато он был необходимым звеном культурной революции Петра Первого. Гражданский шрифт стоит в ряду таких явлений петровской культуры, как введение европейского костюма, париков, обязательного для правящего сословия бритья бород и т. п. (однако представителей духовенства такие новшества не коснулись). Царь изменил летоисчисление, насаждал европейские формы архитектуры (в том числе даже церковной) и живописи, вводил светские праздники с фейерверками и триумфальными арками.

На арках этих уже в 1703 году делались, как гласит старинный источник, «надписи российскими словами, по виду начертания латинского характера». Очевидно, такие начертания казались более соответствующими ордерной архитектуре арок, аллегорическим фигурам, а возможно, и самой идее триумфа. Латинизировались, судя по гравюрам начала XVIII века, надписи на декорациях ранних петровских фейерверков и иллюминаций. Другими ранними опытами европеизации кириллицы были русские тексты на выполнявшихся иностранными гравёрами географических картах.

Но всё это были лишь частные проявления нового духа времени. Введение же нового наборного шрифта стало государственной акцией, которая целенаправленно придавала русским печатным изданиям европейский облик. Ведь кроме самого шрифта переворот этот решительным образом преобразил, приблизив к западным образцам, также и печатную светскую книгу в целом. Страница её стала светлой и лёгкой, печать на ней стала мельче. Структура и весь облик русских изданий, печатавшихся гражданским шрифтом, сразу же подчинились европейским нормам своего времени. Новшества коснулись титульного листа, спусковых и концевых полос, характера и техники воспроизведения иллюстраций, барочной символики, справочного аппарата и т. п.

Европейские (и, в частности, голландские) образцы являлись естественными, наиболее отвечающими общему направлению и духу петровских реформ истоками нового шрифта. Однако царь не покушался на прямую замену кириллического шрифта латинским. Буквы должны были повторить прежнюю структуру каждого знака. Пользуясь современной терминологией, соответствовать графемам кириллицы. Поэтому задача их модернизации оказалась чрезвычайно сложной. У русских мастеров, имевших дело с традиционным полууставом, не было опыта проектирования новых шрифтовых форм, а привлечённые Петром голландцы, десятилетиями оттачивавшие свою антикву, терялись перед спецификой кириллицы. Их опыт соединения обоих шрифтов был вполне эклектичным.

Эскизы, по которым гравировался в Москве и Амстердаме первоначальный вариант гражданского шрифта, делались в 1707 году при участии самого Петра, очевидно, не очень профессиональными руками. Шрифт явно несёт на себе, особенно вначале, черты «самодеятельности». Затем, на протяжении нескольких лет, он уточнялся, приближаясь к конструкции и пластике антиквы. Среди неудачных и вскоре отменённых начертаний был, например, характерный перелом вертикального штриха в буквах «П» и «Р». Отдельные знаки получили начертания, сближающие их с канцелярской чистовой скорописью того времени (наиболее характерны строчная «д» с петлеобразным росчерком вниз и «Б» с росчерком над строкой).

Последнее обстоятельство дало повод для расширительного толкования в теории происхождения гражданского шрифта, выдвинутой в 1947 году историком шрифта А. Г. Шицгалом. По его мнению, именно скоропись и послужила для него «графической основой». Теория эта не подвергалась до сих пор серьёзной критике и легла в основу позднейших характеристик петровского шрифта. Между тем как мотивы, так и доводы этого автора представляются мне сомнительными.

Труд Шицгала возник на волне широкой националистической кампании отыскания «русских приоритетов» во всех областях науки, техники и культуры, когда даже французские булки предпочли именовать «городскими», чтобы избежать подозрения в их иностранном происхождении. (Один из популярных тогда анекдотов иронически называл Россию «родиной слонов».) Поэтому гипотеза о местных источниках модернизированного Петром I шрифта была как нельзя более кстати. Однако же она явно противоречит духу и смыслу петровской культурной реформы.

Для обоснования своей теории А. Г. Шицгал выделял среди чистовых почерков канцелярского письма рубежа XVII–XVIII веков довольно разнородную по характеру начертаний группу, в которой видел прототипы литер гражданского шрифта, и назвал её «гражданским письмом».

В современной палеографии (впрочем, мало разработанной для памятников петровского времени) эта классификация не используется. На мой взгляд, и сопоставления приводимых им образцов с наборным петровским шрифтом не дают положительных результатов. Прототипы нового шрифта скорее можно было бы видеть в русских текстах географических карт, гравировавшихся в первые годы XVIII века приезжими мастерами (А. Шхонебек, П. Пикарт).

Новый шрифт и европеизированный вместе с ним облик книги решительно отделили в России светскую культуру от церковной, а также живой русский язык от церковнославянского. Характерно, что поучения и проповеди, не имевшие строго канонической формы и произносившиеся в церкви по-русски, могли печататься гражданским шрифтом в светской по своему облику книге. Стена между церковным и светским была всё-таки далеко не сплошная. Однако двойственность, носившая в основном визуальный, стилевой характер, не могла не обострять внутрикультурные напряжения и антагонизмы, деля людей по их преимущественной принадлежности к одной или другой культурной ветви. Дальнейшая эволюция гражданского шрифта на протяжении XVIII–XIX веков шла в целом по общеевропейскому пути, вслед за антиквой. Русский шрифт с конца XVIII века нередко заказывали в Париже у Дидо. Его шрифты у нас особенно ценились. Позднее шрифты для России делались также в Лейпциге. Модернизированный по воле Петра русский книжный шрифт мог жить и варьироваться, подчиняя кириллическую основу каждого знака пропорциям и пластике латинской антиквы.